в которой и рассказывается о старинной чаше, которая осталась у Шмерлотта в память о его жене, упавшей в море. Чаша же, находившаяся в ее сумочке, разбилась во время качки, о чем уместнее было бы, конечно, упомянуть в предыдущей главе
Ювелир-индус склеил чашу старинным методом — оправив каждый кусочек в серебро. Получилось некое подобие витража или застывших на поверхности слез. Возвращая чашу ее хозяину, мастер восхищался древностью керамики и изяществу изображенных на ней фигур.
Эту чашу профессор купил в Риме у какого-то оборванца, уверявшего, что ей больше двух тысяч лет. Собственно, уверял оборванец не самого Шмерлотта, а красавицу — актрису Кордель Нуар.
Будучи в Риме, Шмерлотт давно искал встречи с мадемуазель Нуар, но прийти и познакомиться вслед за предварительно посланным пошлым букетом казалось ниже его достоинства. И, вдруг — такая удача! Он встречает ее на прогулке под стенами Колизея. Красавица Кордель стояла рядом с тем оборванцем, пытавшемся продать ей якобы уникальную римскую древность. Для Шмерлотта, сведущего в таких вещах, не могло найтись лучшего случая произвести впечатление на даму.
Если не считать отколотого крошечного краешка, чаша была совсем сохранная. Шмерлотт решительно подошел к ним и попросил юного продавца показать свой товар поближе. Рисунок на ней — это Шмерлотт определил мгновенно, — оказался абсолютно уникален. Крупная девица, типичная для эпохи начала упадка Римской империи, изящно держит на поднятых руках связку не то плодов, не то толстых колбасок, рядом стоит блюдо с какими-то продолговатыми, похожими на огурцы, плодами, а с другой стороны чаши помещается уж совсем невозможная фигура в халате с длинными висячими усами и косой на лысой голове. На дне же чаши была изображена сидячая белая кошка.
— Это ведь китаец! — невольно сказал мистер Шмерлотт, имея в виду усатого с косой.
— На античной чаше, — ответила ему как старому знакомому мадемуазель Нуар, — китайцев быть не может.
