Я смотрю вверх и обнаруживаю в происходящем очередную странность.
Крохотные пылинки пляшут в лучах падающего с потолка света, то и дело сбиваясь с прямого пути, словно их бомбардируют невидимые молекулы воздуха. Я потрясённо ахаю – но не потому, что увидеть в действии эйнштейновскую теорию броуновского движения само по себе удивительно. Куда удивительнее тот факт, что световые лучи изгибаются вниз, как бывает, когда вы выдёргиваете пробку в ванне и вода закручивается воронкой, увлекая вашу резиновую уточку в безумное кружение вокруг сливного отверстия. То же самое происходит и здесь, только вместо воды на моих глазах воронкой закручивается свет: по всей ванной его лучи изгибаются бесчисленными, бесконечными петлями.
Всё это до того немыслимо, что у меня начинает болеть голова. Вот, значит, почему удлиняются тени. Свет уже не падает прямо сверху – он освещает все предметы немного со стороны, и тени вытягиваются во всех направлениях. Белый кафель на полу уже тонет в тени, и я даже боюсь наступать на него – вдруг эта тень как-то связана с той чёрной пустотой снаружи?
Но всё-таки я должна разобраться, что здесь происходит. Я сползаю с унитаза, хватаюсь за край раковины и стараюсь держаться прямо, хотя ощущение такое, будто сама ванная стремительно кружится – точь-в-точь как ярмарочная карусель. Я вижу собственное отражение в зеркале: глаза широко раскрыты от страха, на лице непривычные тени. К горлу подкатывает волна тошноты, и я еле-еле сдерживаюсь, чтобы меня не вывернуло прямо в раковину.
Волосы медленно встают дыбом и торчат во все стороны, образовав вокруг головы подобие светлого ореола. Когда родители водили меня в Музей науки и промышленности, там была такая штука – генератор Ван де Граафа. Выглядел он как серебристый шар; если этот шар взять в руки, от генерированного статического электричества волосы у вас тут же поднимаются. Лили, помнится, хохотала до слёз, когда мои белокурые волосы вдруг встали торчком, как после крайне неудачного визита в парикмахерскую.
Но сейчас мне совсем не до смеха. Я пытаюсь пригладить волосы, но они упорно поднимаются снова. Словно кто-то тянет меня за кончик каждой пряди, и с каждой секундой всё больнее и больнее. А потом что-то рядом начинает греметь.
Я опускаю глаза и вижу щербатую кружку на краю раковины, в которой мы держим наши зубные щётки, у каждого своего цвета. Сейчас щётки дёргаются, постукивая о края кружки, и вдруг, прямо у меня на глазах, моя жёлтая щётка взмывает в воздух. Остальные не отстают от неё. Папина синяя крутится в полёте, обдавая мне лицо мелкими капельками воды с запахом мяты.
