Время лечит — эту старую мудрость стоит вспомнить, чтобы не согласиться с ней. Время разрушает, в том числе и прежние представления и стереотипы, создавая взамен их новые мифы. Уродливое сочетание «двух правд» очень даже этому способствует. Проще всего снять обвинения с честных, нравственных людей, без тени сомнения отдавших за правду жизнь. Но как быть с другими, с теми, кто выбрал иной путь, но кто тоже заплатил жизнью и репутацией за попытку приспособить церковное бытие к богоборческой реальности? Неужели мы можем (и должны) их осудить?
Сразу оговоримся: двух правд не бывает. А раз так, то неправильно и сравнивать исповедников и конформистов. Они по-разному ставили основной вопрос — о будущем Православной Церкви в коммунистической России и, естественно, по-разному его решали. Первые не могли подчиниться безбожникам, даже ценой разгрома внешней церковной организации; вторые же не мыслили Церковь в подполье, считая, что это приведет к ее вырождению и, в конечном итоге, к гибели. Можно сказать, что они разговаривали на разных языках. Смущение же наше вызывается, скорее, всего тем, что итог-то был один: по отношению к Церкви власть была изначально глухой (хотя, совершенно очевидно, не немой).
Но что же тогда смешивается, если двух правд не бывает? Как мне представляется, чаще всего смешивают неправомерные действия Патриарха Сергия по отношению к клирикам, не поддержавшим его политику (а это были, действительно высоконравственные и честные люди), и меры, предпринятые им с целью не допустить распада институциональной Церкви. Как в такой ситуации оценить деятельность Сергия, не делая резких заявлений и окончательных выводов?
На сегодняшний день это осуществить не удается. Продолжает действовать старый «психологический фактор». Для одних Патриарх Сергий — еретик, для других — защитник институциональной Церкви. Вся сложность и заключается в том, что в последнее время Московская Патриархия стала пересматривать свое отношение к прежним идейным оппонентам Сергия — исповедникам и мученикам за веру. Подобный пересмотр заставляет по-новому посмотреть на проблему «сергианства». Серьезным иссдедователям понятно, что рано или поздно ее изучение придется начать с переоценки деяний самого Святейшего Патриарха и с ответа на вопрос «А возможно ли было поступить иначе?» Подобное теоретизирование в свете происходящих ныне в Русской Православной Церкви событий не кажется мне лишенным актуальности.
