«Партия не может быть нейтральной в отношении носителей религиозной пропаганды, в отношении реакционного духовенства, отравляющего сознание трудящихся масс, — продолжал далее Сталин. — Подавили ли мы реакционное духовенство? Да, подавили. Беда только в том, что оно не вполне еще ликвидировано. Антирелигиозная пропаганда является тем средством, которое должно довести до конца дело ликвидации реакционного духовенства» (выделено мной — С. Ф.)[121].
Это место мне совершенно неясно — если реакционное духовенство уже «подавлено», то зачем его «ликвидировать», при этом публично заявляя о принципиальной борьбе с религией. Ведь, поборов религию, партия тем самым полностью и окончательно «ликвидирует» духовенство: и которое «подавили», и всякое прочее (если к тому времени оно останется). Видимо, искать логики здесь не следует: пропаганда пропагандой, а классовая борьба — отдельно. Кроме того, антирелигиозную пропаганду можно понимать достаточно широко. Да и само понятие «ликвидация» уже за себя говорит: духовенство, в прошлом «реакционное», должно перестать существовать, как действующее духовенство, отказавшись от веры, вынужденно «переквалифицировавшись»; или же — будучи отправлено на перевоспитание, в лагеря. «Нераскаявшиеся контрреволюционеры» должны были быть уничтожены физически. Вариантов, как видим, немного.
Слыша эти предназначавшиеся и для иностранной прессы заявления советского коммунистического лидера, думал ли митрополит Сергий о том, с кем он решил «честно играть»?! Я не говорю уже об агитационных атеистических журналах, о терроре печатного слова, колоссальных нравственных унижениях, испытывавшихся духовенством и верующими Советского Союза в 1920-е гг.
Любой непредвзятый наблюдатель видел, что примирения официальной власти с религией и, прежде всего, с основной носительницей религиозной идеологии в стране — Православной Церковью — нет и быть не может.
Впрочем, на данную проблему можно посмотреть и с другой стороны. Поэт сказал: «Большое видится на расстоянии». Сегодня нам кажутся очевидными явления, для многих современников той эпохи не являвшиеся таковыми. Нельзя забывать того обстоятельства, что тогда широко было распространено (в том числе и в архиерейской среде) представление о преследовании Церкви за прошлую связь с царизмом, а не за то, что Она — Церковь. «Даже такие видные архипастыри, — пишет современный исследователь истории Православной Церкви Д. В. Поспеловский, — как ближайший советник Патриарха Тихона [архиепископ] Иларион [Троицкий] и митрополит Петр [Полянский], считали, что Церковь должна доказать на практике свою лояльность Советской власти. Именно этим можно объяснить две декларации Патриарха Тихона о лояльности, — считает Поспеловский, — в 1923 году по выходе из тюрьмы и в его завещании, которое, по-видимому, было написано митрополитом Петром [Полянским] Крутицким»
