Время в судьбе. Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси | страница 61
9 сентября 1927 г. И. В. Сталин имел беседу с первой американской рабочей делегацией, в течение которой вынужден был ответить на ряд вопросов заокеанских товарищей. Среди вопросов один непосредственно касался религиозных проблем. «Мы знаем, — наивно заявили Сталину американские рабочие, — что некоторые хорошие коммунисты не совсем согласны с требованием компартии, чтобы все новые члены были атеистами, ибо в настоящее время реакционное духовенство подавлено. Могла ли бы компартия в будущем быть нейтральной по отношению к религии, которая поддерживала бы всю науку в целом и не противопоставляла бы коммунизму? Могли ли бы вы в будущем разрешить членам партии придерживаться религиозных убеждений, если последние не расходились бы с партийной лояльностью?» На этот замечательный вопрос Сталин ответил весьма своеообразно. Сказав, что лично он таких хороших коммунистов не знает, а также, что они едва ли существуют в природе, вождь заметил, что, «говоря формально, у нас нет таких условий приема в члены партии, которые бы требовали от кандидата в члены партии обязательного атеизма. Наши условия приема в партию: признание программы и устава партии, безусловное подчинение решениям партии и ее органов, членские взносы, вхождение в одну из организаций партии»[120]. Получалось странное дело: программа коммунистов по сталинской логике не являлась для верующего рабочего препятствием к вступлению в партию, но в то же время вождь подчеркивал, что «партия не может быть нейтральна в отношении религии», так как стоит за науку, а религиозные предрассудки — идут против нее, ибо религия нечто противоположное науке.