Время в судьбе. Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси | страница 56
Стоит заметить, что слова митр. Сергия о «решительности и бесповоротности», с какой Церковь стала на путь лояльности Советской власти, сопровождались ссылками на волю почившего Патриарха.
Впрочем, эта ссылка также вызывала нарекания критиков «Декларации». «Обоснование на покойном Патриархе Тихоне дает всякое основание заключить, — писал неизвестный критик Заместителя Местоблюстителя, — что санкция от митрополита Петра не получена. А если так, то это уже крупное самочиние»[108].
В сентябре 1927 г. на «Декларацию» откликнулись находившиеся в Соловецком лагере епископы. Одобрив сам факт обращения к правительству с заверениями о лояльности и согласившись с чисто политической частью послания (об обязанности клириков подчиняться советским законам, о неучастии в заговорах и антисоветских организациях, о недопустимости обращения к зарубежным правительствам с целью добиться вооруженного вмешательства во внутренние дела СССР и об устранении духовенства от политической деятельности), архиереи не смогли одобрить «Декларации» в целом. Отрицалась сама возможность Церкви принимать на себя обязательства считать «все радости и успехи государства своими успехами, а все его неудачи — своими неудачами». Не могли согласиться епископы и с выражением в послании всенародной благодарности правительству «за внимание к духовным нуждам православного населения». «Такого рода выражение благодарности в устах главы Русской Православной Церкви не может быть искренним и потому не отвечает достоинству Церкви и возбуждает справедливое негодование в душе верующих людей», — отмечали соловчане. Не устраивала их и официальная версия Патриархии, возлагавшей всю вину за столкновения с властями на Церковь. Угроза церковной ответственности за политическую деятельность эмигрировавших священнослужителей также не приветствовалась: ссыльные архиереи находили послание Патриаршего] Синода неполным, недоговоренным, а потому недостаточным. Соловчане полагали, что Церковь не может мириться с вмешательством государства в чисто церковные дела[109]. Следовательно, они смотрели на «Декларацию» как на такой документ, который позволял безбожным властям разрушать Православную Церковь изнутри. Были ли они не правы? Скорая история ответила на этот вопрос отрицательно: нет, они не ошиблись.
Очевидную опасность заигрывания с безбожным государством видели многие серьезные богословы и церковные деятели того времени. Так, например, катакомбный епископ Марк (Новоселов), тайно хиротонисанный в 1923 г., тогда же (осенью 1927 г.) в письме к неизвестному «Н. Н.» с горечью отмечал, что имя митрополита Сергия «является фальшивой монетой, так как фактически распорядителем судеб Русской Церкви и Ее епископов, как гонимых, так и протежируемых, т. е. милуемых и поставляемых на кафедры (последнее особенно печально!), является нынешний обер-прокурор „Православной Русской Церкви“ Евгений Александрович Тучков»