.
[111]Владыка был убежден, что Православная Церковь вступила в тесный контакт с государством, главной целью которого является искоренение на земле всякой религии. Вспоминая слова евангелиста Иоанна из Апокалипсиса и сравнивая их с делами обновленцев, епископ Марк в еще более мрачном свете («в указанном апокалиптическом смысле») видел события, связанные с именем митрополита Сергия[112].
Подобный взгляд мне представляется симптоматичным. Сравнение с обновленцами («обнагленцами», как их тогда называли) должно было лишний раз показать, что на уступки, вынужденно сделанные митр. Сергием, вполне правомерно было смотреть и через обновленческую призму.
Понимали это и сами церковные «революционеры». Именно поэтому стоит разобраться с вопросом, что они увидели в изданной митрополитом Сергием «Декларации». В августе 1927 г. обновленческий «Синод» обратился к работникам своих епархий со специальным разъяснением, уже в первом пункте которого заявил, что «июльское воззвание свидетельствует о полном признании главой „сергиевщины“ Положений Собора 1923 г., декларировавших нормальное отношение Церкви к советской государственности и совершившейся социальной революции».
Аналогичным образом оценивается обновленцами и характеристика, данная митрополитом Сергием событиям русской церковной действительности. Наконец, в их обращении специально разбирается фраза, «что лишь „теперь Патриархия решительно и бесповоротно становится на путь лояльности“, — значит, замечают обновленцы, — все прежние заявления были лишь словесными, пустыми фразами, не подтверждавшимися на деле, что и вело к расстройству церковной жизни, к подозрениям со стороны Власти, и на что, как вредное церковно-политическое лицемерие, всегда и указывали мы».
Разбирая далее угрозы и прещения митр.
Сергия заграничным церковникам и местным клирикам, не имевшим возможности переменить своих взглядов, обновленцы совершенно логично усмотрели в них тождественность с мероприятиями, «с 1922 года предпринимавшимися руководителями Православной Церкви — членами ВЦУ и Св. Синода, для очищения иерархических рядов от политических контрреволюционеров, мешавших и мешающих нормальному мирному строительству церковной жизни, а решением Собора 1923 г. о лишении сана епископов-эмигрантов»[113].
Нужно признать, что обновленцы были недалеки от истины, напоминая митрополиту Сергию о схожести его «Декларации» с решениями «Собора» 1923 г. Удивления это не вызывает: если вспомнить декабрьскую, 1924 г. записку Нижегородского архиерея, то станет ясно — по-иному и быть не могло. Митрополит Сергий давно думал о компромиссе с богоборческой властью, понимал его актуальность и, вырабатывая его стратегию, многому научился у обновленцев. В декабрьской Записке, как уже отмечалось выше, важнейшие условия государственно-церковных отношений были обоснованы даже более серьезно, чем в решениях «Собора» 1923 г. По сравнению с Запиской, «Декларация» во многом проигрывала. Прежде всего это касается расставления приоритетов. Например, если в 1924 г. митр. Сергий начинает и заканчивает свою Записку обоснованием необходимости срочного созыва Поместного Собора, то в «Декларации» о его необходимости заявляется только в конце текста.
