Он побродил по участку, покопался в запекшейся грязи, но не нашел ничего, что смог бы опознать. Пробираясь сквозь пепел, он поддел ногой один из корабельных гвоздей, которые использовал при строительстве стен, но не смог найти остальные.
Не смог он найти и их Библию. Слово Божие, которое оказался не в силах защитить даже сам Господь, – значит, решил Грэйньер, тот пожар был сильнее Бога.
В июне-июле эта прогалина порастет травой, зазеленеет. Из пепла уже всюду повылезли дюжины лабрадорских сосен, около фута вышиной. Он подумал о бедной малютке Кейт и проговорил: «А она и ростка не переросла».
Грэйньер думал, что он, вполне возможно, единственное живое существо в этих бесплодных землях. Но, стоя на месте своего бывшего дома и разговаривая сам с собой, он слышал, как с далеких вершин ему отвечают волки, а тем, в свою очередь, вторят другие – и вот уже вся долина поет. А еще были птицы – приседали тут и там, чтобы передохнуть, пролетая над пожарищем.
Глэдис – или ее душа – была поблизости. У него возникло стойкое ощущение, что где-то здесь должно быть нечто, принадлежавшее ей и малышке, им обеим. Но что именно? Он полагал, это могли быть конфеты из красной коробки Глэдис – шоколадные, в белых обертках. Безумная мысль, но он не стал ее отгонять. Каждую неделю Глэдис с малышкой рассасывали по шоколадке. И вот он уже видит, что повсюду вокруг него разбросаны белые фантики. Но когда он попытался приглядеться к одному, все они исчезли.
В сумерках Грэйньер лежал у реки, завернувшись в одеяло, и его взгляд зацепился за что-то, промелькнувшее наверху, – что-то летело вдоль реки. Он поднял взгляд и увидел проплывавший над головой белый чепец его жены Глэдис. Чепец просто плыл по воздуху.
Неделями он оставался в своем лагере, ждал, жаждал больше подобных видений, вроде чепца и шоколадок, – столько призраков, сколько захочет его посетить; а еще он пришел к выводу, что, поскольку видит в этом месте всякое невозможное и ему это нравится, у него вполне может развиться привычка разговаривать с самим собой. По много раз на дню он ловил себя на том, что испускает глубокий вздох и произносит: «Вот уж злоключение!» И тогда он думал, что уж лучше встать и заняться делом, чем вздыхать лишний раз.
Иногда – впрочем, нечасто, – он вспоминал Кейт, их милую кроху. Ее история не была такой уж печальной. Она по большей части спала, то есть и не жила, считай.
Лето он прожил, питаясь сушеными сморчками и свежей форелью, тушенными в сливочном масле, которое он покупал в лавке в Медоу-Крик.
