Год за годом революция все больше входила в жизнь женщин: в 1926 году около 10 тысяч молодых узбечек учились в женских школах и других учебных заведениях; 950 из них — в педагогических заведениях, 40 — в школах партийного и административного руководства. Уже в 1927 году тысячи женщин были избраны в местные Советы республик Востока. В том же году сотни тысяч женщин, возглавляемые женскими коммунистическими секциями, профсоюзами и культурными организациями, принимают участие в «худжуме», то есть в наступлении на неравенство, за окончательное избавление от старых предрассудков и нравов. Символом закрепощения женщины было ношение паранджи. Сбросить паранджу означало публично подтвердить завоеванную наконец свободу. 8 марта 1927 года тысячи женщин, собравшихся по случаю Международного женского праздника на митинги по всей Средней Азии, совершают этот символический жест. В Самарканде, как писала в марте того же года «Правда Востока» состоялись собрания, посвященные 8 Марта, и плотные черные сетки летели как темные облака к столу президиума, под ноги ораторам. В этот день 197 жительниц города сбросили паранджу. Наутро они вышли на улицы с красной косынкой на голове. Во время митинга на площади Регистан тринадцать женщин прервали речи, поднявшись на трибуну, и под аплодисменты женской толпы сняли с себя паранджи.
С марта по май 1927 года только в Узбекистане паранджу сняли 97 тысяч женщин. Мракобесы отвечали террором: в 1928 году в Узбекистане было 226 случаев похищения и убийства женщин. В 1929 году состоялся III съезд Советов Туркмении. Из сорока выступивших на нем ораторов тринадцать были женщинами; они рассказывали о насильственных браках в аулах, о многоженстве, об убийствах активисток. В заключение съезд принял воззвание, разоблачающее стремление сохранить рабские условия жизни мусульманских женщин, несовместимые с советским строем и представляющие собой серьезную преграду для экономического и культурного развития нового общества. Виновные в нарушении законов незамедлительно привлекались к суду. В 1928 году только в Узбекистане было рассмотрено 408 судебных дел по обвинению в практике калыма, 170 дел на почве принуждения к браку девочек, 57 дел по обвинению в применении насилия к женщинам, отказавшимся от ношения паранджи. Главное состояло в том, что отныне находились женщины, которые осмеливались обратиться в суд с жалобой, а также судьи, способные встать на их сторону. Однако эмансипация женщин оставалась вопросом очень щекотливым, и это использовали враги новой власти, в том числе басмачи, которые до последнего момента, несмотря на свою обреченность, вели подпольную пропаганду и шли на любые преступления. В 1931 году узбекская студентка так описывала их «подвиги» Полю-Вайяну Кутюрье: «Басмачи особенно свирепствуют против женщин-коммунисток, членов Советов, против тех, кто, будучи мусульманками, сбросили паранджу и открыли свое лицо. Они публично вешают их или вырывают им глаза и вырезают груди, выставляя затем их трупы на всеобщее обозрение.» Эти злодеяния, эти последние конвульсии умирающего жуткого прошлого не могли помешать все более многочисленным женщинам и девушкам — узбечкам, туркменкам, таджичкам, киргизкам и казашкам — продолжать свою борьбу. «В 1935 году, — рассказывала мне Халима Мухидинова, председатель Верховного суда Узбекской республики, — я была комсомолкой и жила в Наманганской области. Даже в это время не все еще было ладно в деревнях. Нужно было убеждать родителей отпустить в школу дочерей и не забирать их оттуда до ее окончания. Нужно было также объяснять девушкам, что они имеют право отказаться от тех мужей, которых им выбирают без их согласия, что им не надо бояться снять паранджу, если они этого хотят. Вспоминаю, как по случаю 8 Марта мы со всей нашей группой организовывали для девушек и женщин в деревнях собрания на эту тему. Мы возвращались в свой местный комитет комсомола с тележкой, полной паранджей… Мы также организовывали женские спортивные команды и соревнования между ними. Это также — как для женщин, так и для мужчин — было полной революцией. Чтобы женщина занималась спортом — такое и представить себе было трудно!»
