Короче говоря, мать сидела посреди всего этого разора, этого издевательства (на стене в уборной было написано уличное слово, крупа была высыпана изо всех баночек, как будто там что-то искали) – она сидела и думала, что делать больше нечего.
Врач сказал ещё в приёмном покое, что он дышит и жив, что в реанимацию его отправляют просто так, для надёжности, для порядка, а потом переведут в психиатрическое отделение.
Если его там, в больнице, признают сумасшедшим, то это то, чего он больше всего сам боялся, потому что втайне думал приобрести когда-нибудь машину, а сумасшедшим прав не дают.
В этом случае он не пойдёт в армию и останется навсегда жить у неё на руках, как жил, и будет всё больше катиться на дно.
Если же его не признают сумасшедшим, что тоже вероятно – ведь он теперь явно будет отрицать самоубийство, бороться изо всех сил, скажет, что хотел попугать мамашу, – тогда его ждёт армия и уж там точно самоубийство, цинковый гроб. Он так и предупредил мать: унижений я не вынесу, жди меня из армии быстро, похоронишь вместе с отцом.
Делать было нечего. Надя переждала вечер, ночь и утро и пошла, покачиваясь, в больницу. Там врач психиатрического отделения встретила её приветливо, сказала, что это была симуляция самоубийства с помощью дружков, парень сам признался. «Но на шее полоса!» – воскликнула Надя.
– Верёвка очень слабенькая была, он это сделал специально, – ответила врач. – Он сказал, что если бы хотел повеситься, то в доме была другая верёвка, шнур. Потом он нам всё рассказал, что вы говорили фельдшеру скорой, что она говорила, какой внешний вид был у девушки, как одета. Он всё притворялся перед вами.
«А пена с кровью», – будто бы возразила Надя, но врач её не слушала, а сказала, что парень очень переживает и не хочет видеть мать, не хочет идти домой после таких шуток.
«Да он меня обокрал», – хотела воскликнуть Надя, но только горестно заплакала. «Вам самой надо полечиться», – посоветовала ей доктор.
На этом Надя поплелась домой и там стала обзванивать знакомых, советоваться.
Потом спустилась во двор, где сидели старушки, тоже с ними посоветовалась.
Она вела себя как настоящая сумасшедшая, то есть её кто-то как будто тянул за язык.
Она даже останавливала в переулке случайных знакомых и всё им рассказывала, как на исповеди.
Люди уже поглядывали на неё с интересом, поддакивали, задавали вопросы.
Но ей помогла одна встреченная на улице бывшая соседская бабушка, которая теперь жила далеко, у сестры, и теперь заболела, как она сказала, смертельной болезнью со сроком жизни две недели и потому давно не видела Надю (а Надя, был такой момент, носила ей продукты из магазина, и бабушка всё ей рассказывала: как передала по дарственной свою квартиру любимому внуку, чтобы доживать век в уверенности, что парень пристроен, – и как этот внук, получив дарственную, сразу решил делать большой ремонт, вскрывать полы, менять паркет, а бабушку перевёз временно к её сестре, чтобы не беспокоить, а потом исчез, а в квартире теперь живут посторонние люди, которые купили её у внука по всем правилам, такие дела – эту историю знали все в их доме).
