Две основные темы, всегда присущие веховству, особенно наглядно выступают в последних работах: упования только на "дух" и упования только на грубую материальную силу, на власть небесную и власть земную, на бога и на царя. И то и другое отражает социальную смерть последнего эксплуататорского класса в истории. Первое является в сущности признанием бессилия русской буржуазии, осознанием своей обреченности, конца своего земного пути, второе — нежеланием поверить в это, выражает стремление все вернуть. Собственная гибель выдается за гибель всей России и всего мира, патологический страх небытия сочетается с не менее патологической, звериной ненавистью к революции. Религия освящает насилие и по отношению к народам других стран и к народу России. Веховцы сами призывают к расправе с бунтующей "чернью". Они уже не прикидываются "прогрессистами", а выступают против "розовых теорий прогресса и совершенного грядущего общества", заявляют, что "социальная мечтательность есть разврат". Они уже не пишут о независимости духа, а воспевают "сладость подчинения" царю и жрецу в противовес "невыносимости подчинения равным и низшим". Они уже не увертываются от поцелуев монархистов, а сами твердят, что без царя "распалась Россия и превратилась в груду мусора"! Они уже не заигрывают с демократией, как в былые времена, а кричат о своем "чувстве ужаса" перед ней, называют самодержавие народа "самым страшным самодержавием". Струве выступает против самого употребления слова "демократия", Бердяев объявляет ее "нездоровым состоянием народа", он отрекается и от ценностей либерализма (либерализм, оказывается, недостаточно консервативен и служит дорожкой к демократии), он теперь прямо предпочитает демократическому общественному мнению "старую тиранию с кострами инквизиции", он воспевает "творческие реакции" и объявляет "ветхозаветно-благостными" все действия "царственных насильников" против восстающего народа.
Таковы эти "защитники свободы", "жертвы коммунистического тоталитаризма". "Чистая философия" оказывается связанной с самой грязной политикой. "Утонченные мыслители" выступают рука об руку с белогвардейскими вешателями. Сторонники "только духовных средств" борьбы, "деликатные и благородные люди" буквально вопят от бешенства и призывают "истреблять заразу". "Защитники неповторимой личности" каждого человека находят глубочайший смысл в истреблении миллионов людей. Сотни раз цитируют они слова Достоевского о неоправданности хотя бы одной слезинки невинного ребенка и тут же воспевают моря крови и слез. Вспомним, что писали эти "свободолюбцы" и "человеколюбцы" в годы революции и гражданской войны. Империализм, провозглашает бердяевская "Философия неравенства", "одно из вековечных мировых начал… Состязание современных "буржуазных" империалистических воль имеет какой-то высший таинственный смысл… Империалистические войны по природе своей все-таки выше войн социальных… Безумно воевать во имя разумных целей и в высшем смысле "умно" воевать во имя целей безумных… нельзя воевать "за землю и волю"… хорошо воевать… за "веру, царя и отечество"… С сотворения мира всегда правило, правит и будет править меньшинство, а не большинство… Существование "белой кости" есть не только сословный предрассудок, это есть также неопровержимый и неистребимый антропологический факт… В войне происходит как бы естественный подбор могущественнейших идей. И бог предоставляет народам своим свободу (вот она — кадетская свобода!) такого соревнования… Веховцы проклинают большевиков, положивших конец кровавой войне: "Вы загубили божий замысел о России" (сколько же надо было уничтожить людей согласно этому "замыслу"!). "Воины — не убийцы… — провозглашал в те годы Бердяев. — С войнами связано все героическое в истории… Война при духовно должном отношении к ней возвышает и облагораживает человеческую душу… Ваша боязнь физического насилия происходит от неодухотворенного отношения к жизни, от слишком исключительной веры в материальный мир". Иначе как фашистскими и по существу и по форме эти звериные вопли назвать нельзя
