Само собой разумеется, Ганс Кон далеко не единственный в буржуазном мире "ценитель" "Бесов". Таковых там более чем достаточно. "Во всем XIX в., — уверяют в один голос десятки и сотни "исследователей", — не было другого такого романа, который предвидел бы с большей прозорливостью политические потрясения XX в." "Преодоление нигилизма изнутри", "откровение о русской революции", "пророчество о событиях XX в." — в этой оценке "Бесов" сходятся с Коном и католические теологи, изгоняющие из мира "беса коммунизма", и продажные буржуазные публицисты, "литературоведы" и "историки", специализирующиеся на антисоветской клевете.
Достоевский действительно написал в начале 70-х годов клеветнический роман о русских революционерах, и нет ничего удивительного, что за ошибки и заблуждения писателя цепляются нынешние клеветники. Выступить со специальным романом против революционеров, где были бы сведены воедино все его прежние выпады, Достоевский собирался давно. Находясь в течение ряда лет за границей, оторванный от России и "связанный" с ней через Каткова и ему подобных, он узнал о "Нечаевском деле", которое ускорило его решение и подсказало сюжет романа. Работа над "Бесами" шла необычайно быстро. О Нечаеве газеты заговорили в январе 1870 г., а 19 октября 1870 г. Достоевский уже посылает Каткову первые главы романа. 5 апреля 1870 г. Достоевский писал Н. Страхову: "На вещь, которую я теперь лишу в Русский Вестник, я сильно надеюсь, но не с художественной, а с тенденциозной стороны; хочется высказать несколько мыслей, хотя бы погибла при этом моя художественность"[116].
Итак, художественность (которая всегда была синонимом правды для великого художника) сознательно приносится в жертву тенденциозности. Что это за тенденциозность? Уже в "Преступлении и наказании" писатель пытался обосновать предвзятую идею о том, что революционное насилие и уголовное преступление суть едины. Теперь его ложная концепция получила "фактическую основу". Но что это были за факты? "Ни Нечаева, ни Иванова, ни обстоятельства того убийства, — сообщал Достоевский, приступая к работе над романом, — я не знал и совсем не знаю, кроме как из газет"[117]. "Факты", которыми пользовался предубежденный Достоевский и которые, как ему казалось, оплодотворили его замысел, подавались реакционной прессой в явно искаженном виде. А когда писатель в июле 1871 г. вернулся в Петербург, в его руках оказались уже материалы самого нечаевского процесса, состряпанные III Отделением. Предвзятость Достоевского, "подкрепленная" ложными "фактами", могла породить только глубоко ошибочное произведение.
