Синегуб положил себе в чашку два куска сахару, стал размешивать ложечкой, потом спохватился:
— Да вы, пожалуйста, не стесняйтесь. Ничего больше нет у меня, а хлеб, сахар — это все от души. От души.
И вдруг заметил, что гости внакладку не пьют. Алексеев взял с блюдечка кусочек сахару, пальцами разломил его пополам — одну половину Смирнову, другую себе — и только к губам приложил.
«Ах, черт, — промелькнуло в голове у Синегуба, — они ведь вприкуску пьют, не привыкли внакладку. А я, черт, бухнул два куска в свою чашку! И глупо! Глупо! Надо мне отучаться».
Он смотрел, как пьют чай Алексеев, Смирнов и Александров: двое — из блюдечка, Александров — чуть прихлебывая из чашки. Но все трое — едва касаясь губами надломленного кусочка сахару. Синегуб старался пить как они, даже налил чай в блюдечко — показалось вкусно.
— Хлеба, хлеба берите, пожалуйста, хлеба! — говорил он, сам для примера вытягивая из хлебницы кусок хлеба себе. — Очень хорошо, что пришли ко мне. Что же мне для начала дать вам читать? Нет, Михайловского вам пока рано. Хотя вы говорите — даже Лассаля, даже Милля читали. Но рано, рано. Впрочем, я уже знаю, что дать вам. Для начала… Да… вот вы, например, Алексеев, не читали еще Шатриана «Историю одного французского крестьянина»? Нет? Превосходно. А вам, Смирнов, я дам очень полезную книжицу — «Вольный атаман Степан Тимофеевич»… Хм… Что же мне вам дать? — спросил он, глядя на Александрова. — Что-нибудь подберу.
Хотел найти Чернышевского — не нашел. Не иначе как Лариса с собой унесла. Дал книги гостям — для каждого нашел подходящую, посоветовал, когда прочтут, обменяться друг с другом. Условились, что послезавтра часам к десяти вечера все трое придут заниматься.
На другой день, только пришел с Лиговки от каменщиков, явились трое. Лариса была дома. Был еще Дмитрий Рогачев — студент, поступивший простым рабочим на Путиловский завод, свой. Рогачев нередко приходил к Синегубам, оставался обедать и ночевать. Сейчас они с Ларисой разговаривали за перегородкой, а Синегуб вынул «Родное слово», тетрадки и карандаши и пригласил учеников к столу.
Часа полтора занимался с ними — заставлял читать вслух, поправлял ударения, потом каждому задал самостоятельно написать по полстранички. Пока трое за столом писали, прошел за перегородку к жене и Дмитрию Рогачеву, шепотом поговорили там о делах. У Ларисы болела голова: очень устала сегодня. Разговаривала полулежа на узкой железной кровати. Когда Синегуб вернулся к ученикам, трое еще писали. Алексеев спросил, будут ли они заниматься по «еометрии» и по «еографии». Синегуб поправил его:
