И подымется рука... Повесть о Петре Алексееве | страница 27

У Алексеева сжалось сердце, когда он услыхал, что и дети, когда вырастут, должны будут идти в народ проповедовать. Значит, и тогда еще не наступит царство народной правды? Значит, через десять, нет, через пятнадцать и даже двадцать лет еще не воцарится на Руси справедливая жизнь?

— Это ваша мысль, Петр Алексеевич? — спросила Прасковья Семеновна. — Очень хорошая мысль. Странно мне, Вася, что ты еще спрашиваешь, согласна ли я. Конечно, согласна. Петр Алексеевич, приводите ребят. Приводите. Для десятка место найдем.

Больше и не возвращалась к вопросу о детской коммуне, считала вопрос решенным. За неделю Петр собрал еще восемь ребят и привел их одного за другим на Монетную.

Теперь дивился: откуда у Прасковьи Семеновны время берется — и с детьми возиться, и на рынок ходить за продуктами, и еду готовить на всех, и студентам пуговицы пришивать, и за порядком в квартире следить, и заниматься с мастеровыми!

Дети не все оставались на ночь в коммуне; у некоторых были родители, которые жили в фабричных общежитиях, — туда отводили их либо Прасковья, либо Алексеев. Старшие ходили без провожатых. Большой, громкоголосый Ивановский по праздникам собирал всю ватагу, вел ребят на карусели кататься.

Алексеев пригляделся и секрет Прасковьи Семеновны понял: приучала детей ей помогать: мальчиков — мыть полы, тряпочкой смахивать пыль, девочек — чистить картошку на кухне, кашу варить, старших — следить за младшими. И всех — сидеть в комнате, заниматься, не шуметь, когда студенты склонялись над учебниками своей медицинской науки. Бывали и часы студенческих занятий с детьми, осторожных бесед с ними. С маленькими больше занималась Прасковья: учила читать и писать, читала им вслух. Со старшими — студенты по очереди. И трижды в неделю приходили в коммуну мастеровые с торнтоновской фабрики. Вот тогда-то Прасковья уводила детей в дальнюю комнату, негромко читала им книжки, рассказывала что-нибудь интересное, чтоб дети молчали, не мешали мастеровым людям учиться.

Алексеев теперь реже встречался с Прасковьей Семеновной: когда приходил на занятия, вовсе не видел ее. Она бывала в это время с детьми. Но выговорил себе право приходить в коммуну в неурочное время, в дни, когда появлялся на дверях квартиры плакат: «Сегодня приема нет». Да он ведь не в гости ходил. Детей в одно место он собрал — голодных, в лохмотьях, просящих христа ради кусочек хлеба или копеечку. Стало быть, он не гость, он в коммуне вроде как свой человек. Придет и заменит Прасковью Семеновну. Пока она на кухне ужин готовит, он с детьми — почитает им, порасскажет, а то и придумает какую-нибудь нешумную игру и играет с ними. Неловко, неумело, а все же занимает детей.