— Друзья, — обернулась в дверях Софья Перовская, — вы погодите две-три минуты. Не выходите вместе со мной.
— Дела! — меланхолически произнес Александров, когда они остались одни.
Все трое постояли в комнате, казавшейся теперь нежилой, помолчали, выждали минут пять и так же молча гуськом вышли на улицу.
Где-то неподалеку еще слышался торопливый цокот копыт по мостовой.
— Что это за Ивановские, о которых она сказала? — недоуменно спрашивал Алексеев.
— Может, для того только и сказала, чтоб нас успокоить, — махнул рукой Александров.
— Нет, не может быть. — Смирнов верил Софье Перовской.
Дня три Алексеев места себе по вечерам не находил от сознания, что уроков больше не будет.
Пришли в общежитие фабрики. Александров стащил верхнюю куртку, снял шапку и прямо в сапогах повалился на нары. Смирнов скрылся куда-то.
Алексеев тоскливо посмотрел вокруг: кто у ночника чинил худую обувь, кто огрызком карандаша водил по листку бумаги — сочинял письмо в деревню семье, кто спал уже.
Ко сну Алексеева не тянуло. Сидеть в спертом воздухе общежития, слушать доносившуюся из угла матерщину хотелось еще меньше.
Вышел во двор, сел на сырое, омытое дождями бревно. Небо над двором общежития было темное, в тучах, такое низкое, что подними руки — в тучи упрутся. Сидеть неприятно: сырость пронизывала все тело.
«Что ж это, что ж это? — думалось ему. — Что за жизнь, спрашивается? В общежитии свинство, грязь, вонь, духота. И темень такая, что только до собственных нар добраться. А у станка простоишь часов пятнадцать — общежитие тебе раем покажется. Что делать? Кому жаловаться идти? Ведь люди мы, живые люди… О господи, что ж это делается!»
Нет, сырость не дает посидеть на бревне. Он тяжело поднялся и вошел в общежитие. Смирнова все еще не было. Где это он? Загулял с горя, что ли?
Около ночника на столе место было свободно. Алексеев сел, вытащил из кармана взятую у Перовской книжку — «Положение рабочего класса» Лассаля. Собирался вернуть ее учительнице. Да не вернул — растерялся при виде ее торопливых сборов.
Ничего, книжка не пропадет. Пойдет по рукам. Есть кому дать. Но уж раз она у него осталась, прочтет еще разок.
Зачитался и не видел, как вошел в общежитие Иван Смирнов, огляделся, приметил у стола Алексеева, подошел, тронул его за плечо:
— Петр…
— Ты что это, Ваня, никак загулял?
— Как же, гулял! — снимая шапку и кладя ее на стол, произнес Смирнов. Он опустился на скамью рядом с другом, провел рукой по лицу сверху вниз. — Гулял! Что нам еще делать-то? Гуляем, брат, так гуляем, что от наших гулянок чертям тошно в аду… Ну да ладно. Вот что, Петруха. Ты трактир «Якорь» знаешь?
