Лионель уходил с военачальником, поручая королеве Иоанну, и говорил ей:
«Дай слово мне, что ты искать свободы
Не станешь».
Она живо восклицала:
«…Нет, свободу возвратить
Живейшее желание мое».
и с повелительным достоинством говорила ему:
«Не трать напрасно слов;
Они идут, спеши обороняться».
Сцену после ухода Лионеля Мария Николаевна вела с полной уверенностью в победе, с неудержимо нараставшим подъемом. Во время сообщении солдата, наблюдавшего с верхней ступени лестницы, о ходе сражения подъем этот переходил в трагический экстаз. В ней чувствовалось высочайшее напряжение духа, скованного, но как бы прозревающего сквозь толщу стен и летящего в сражение за каждым словом воина. Ее глаза видели то, что происходило за стенами замка. В ответ на реплику воина:
«…Вот кто-то скачет,
Как бешеный, на вороном коне,
Покрытый тигром…» –
она радостно восклицала:
«Граф Дюнуа! вперед, мой бодрый витязь!
Победа там, где ты».
Дальше в ее словах слышался стон:
«О! если б я хотя в пролом стены
Смотреть на них могла, тогда б и взор мой
Сражением повелевал».
Когда воин говорил, что Дюнуа упал, ранен, в ее вопле «А я в цепях» слышалось отчаяние. На его сообщение о том, что кто-то в богатой мантии несется прямо на англичан, она лихорадочно кидала: «То король, мой государь!» По мере рассказа воина о падении короля, о возможной гибели его она ломала руки, взывая к небесам, казалось, ее несла неудержимо та сила веры и вдохновения, которая двигает горами. Все существо ее превращалось в страстный порыв мольбы, жажды спасти родной народ. Она каким-то особенным голосом произносила свой знаменитый последний монолог в цепях. Она почти не возвышала голоса и не прибегала к крику; голос ее только как-то увеличивался в объеме и нарастал в силе, которая в эту минуту ею владела. В слезах, доверчиво она взывала к своему богу, моля его, превознося его, заклиная его. «Всесилен ты!», точно сдавливая в груди рыдания восторга, утверждала Ермолова:
«… – тройным железным узам
Тебе легко дать бренность паутины!»
Ермолова простирала к небу скованные цепями руки, металась по небольшой площадке каменной лестницы, последние четыре строки произносила с такой силой, что, казалось, вокруг нее рушатся своды и стены от невероятных взрывов ее волн и вдохновения. Напряжение в театре делалось почти невыносимым. Когда она сбрасывала с рук оковы и в ответ на слова солдата: «Победа» – вырывала из рук часового меч и со словами: «Нет! с нами бог!», как гроза, летела мимо пораженных королевы и воинов, – в театре творилось что-то невообразимое. Это уж был не успех артистки, не восторг зрителя – это была полная невозможность сдержать то волнение, которое исходило от артистки, то напряжение, которое приходилось таить и подавлять в себе во время всей сцены. И, конечно, это было соприкосновение с настоящим моментом гениальности – всегда потрясающее.
