У входа в беседку лежали два гиппокампа, окрашенных в белый цвет, а внутри стояла длинная деревянная скамья и стол. Столешница была каменная: некогда она была большая, овальная, но добрая половина ее обвалилась, три куска валялись на земле, и только четвертый, маленький, лежал неприкрепленный в углу на раме. У него-то и уселась девочка, подобрав ноги на скамью, откинулась и скрестила руки. Она закрыла глаза и сидела не шелохнувшись. На лоб набежали морщинки, порой она шевелила бровями и легонько улыбалась.
«В покое, где красные пурпурные ковры и позлащенный альков, лежит у маркграфовых ног Гризельда, но он отталкивает ее. Вот только что выволок он ее из теплых пуховиков, а теперь открывает сводчатую дверцу, и студеным воздухом обдает бедную Гризельду. Лежит она на полу и плачет, а между холодным ветром ночным и теплым белым телом ее нет ничего, кроме тонкого-претонкого полотна. А маркграф выгоняет ее и замыкает дверь на засов. И прижимается она голым плечом к холодной гладкой двери, и всхлипывает, и слышит, как он мягко ступает по коврам. А сквозь замочную скважину проходит свет от благовонной свечи и, круглый, как крохотное солнышко, падает ей на голую грудь. И уходит она, крадучись, спускается по темной мраморной лестнице. И все тихо, ей только и слышно, как постукивают босые ноги ее по обледенелым каменным ступеням. И вот она выходит на улицу… Снег… нет, дождь, ливень, льет как из ведра! Тяжелая студеная вода плещет ей на плечи. Полотно прилипает к телу плотно, а вода так и струится по голым ногам, и ступают холеные ножки по вязкой холодной грязи, которая так и расползается, хлюпая, под подошвами. А ветер… Кусты цепляются и рвут ей платье в клочья… Да нет же! Ведь на ней нету платья… Как разорвало мне коричневую юбку… В Фаструнской роще, поди, уже и орехи поспели, те самые, какие на Виборгском рынке были… А прошли ли зубы у Анэ, бог весть! Нет, не то! Бронгильда! Ярый конь скачет во весь опор… Бронгильда и Гриммильда… Королева Гриммильда машет рукой мужчинам, поворачивается и уходит. И они волокут королеву Бронгильду, и приземистый черномазый мужик с тяжелыми длиннущими ручищами, ни дать ни взять Бертель с заставы, хватает Бронгильду за пояс и срывает его, стягивает с нее и платье и исподницу, черными лапами сдирает золотые запястья с белых пухлых рук, а высокий, полуголый, загорелый, лохматый детина волосатой рукой обнимает ее и, топая ножищами, сбивает ей с ног сандалии, а Бертель наматывает ее длинные черные кудри себе на руку и волочет королеву, а она следует за ним, подаваясь всем телом вперед, а высокий кладет ей потные ладони на голую спину и так и толкает, так и толкает ее к черному фыркающему жеребцу… И швыряют они ее в придорожную серую пыль и привязывают ей за щиколотки длинный конский хвост…»
