Однако жизнь датского парода не была безмятежной. Роскоши двора и пышных особняков богачей писатель противопоставляет тяжелую жизнь обитателей хижин. В романе подчеркнуты социальное неравенство, жестокая расправа властей и помещиков с провинившимися крестьянами (наказание палками, сажание на «деревянную кобылу» с острым верхом и т. д.). События военного времени обострили социальные и политические противоречия в стране. Богатых горожан опасность застала в растерянности. Мутной волной распространялся национализм, выдвигались идеи о том, что все несчастья страны идут только «подлых шведов».
Вместе с тем (и это превосходно показал Якобсен) отношение парода к происходящим событиям было трезвым. В уста служанки Люси писатель вкладывает справедливые слова о горе народном, порожденном войною. Ремесленники слали проклятья не только «злосчастной войне», но и государственному совету, оказавшемуся не в состоянии предотвратить опасность. Даже старик Груббе, опасавшийся, конечно, за свои богатства, признавал, что «советники в королевстве ума лишились». Но если собственники провозглашали свою философию, по которой и в военное время «спасай всяк свое», то простые люди, высокие в нравственном отношении (что хорошо видела Мария Груббе), оказывались способными на героизм, жертвовали собою.
Яркое художественное дарование Якобсена заслужило всеобщее признание. Такие выдающиеся произведения, как «Фру Мария Груббе» и «Нильс Люне», прочно вошли в сокровищницу национальной и мировой литературы.
В. Неустроев
1
Воздух, покоившийся под макушками лип, добрался сюда, наколыхавшись над опаленной степью и пересохшими полями. Его пропекло на солнце и пропылило на дорогах, а теперь он очистился в плотной завесе зелени, освежился в прохладной листве, и желтый липовый цвет, наполнив его своим влажным ароматом, придал ему сочности. И вот он покоился, тихо и блаженно подмигивая светло-зеленому своду, ласкаемый еле шелестящими листьями и мерцающим трепетом бледно-желтых бабочек.
А человечьи губы, вдыхавшие этот воздух, были пухлые, сочные; грудь, которую он заставлял вздыматься, была молодая и нежная. И грудь была детски нежная и ножка, а талия — узкая, стаи стройный, и во всей фигурке была какая-то худощавая крепость. Пышными были только тяжелые темно-золотистые волосы, наполовину заплетенные, наполовину растрепавшиеся, ибо темно-синяя бархатная шапочка соскользнула на шею и повисла за спиной на завязках, словно монашеская скуфеечка. Впрочем, в одежде не было ничего монастырского: широкий прямоугольный полотняный воротник ниспадал на серо-синеватое платье с короткими и просторными вырезными рукавами, откуда выбивались два больших буфа из тонкого голландского полотна; на груди сидел пунцовый бант, и пунцовые же бантики — на башмаках.
