— Почему? Она же художник. А я помощник ее.
Лебрен понизил голос:
— Я уже написал запрос, чтобы ее не считали гражданкой Франции, да, да! Пора и ее отдать вместе с королевой на суд народа.
— Как — отдать?
— По законам революционного времени — судить.
— Вы не сделаете этого!
— Сделаю, — бросил тот и пошел прочь.
Наконец Мишель застал беглянку дома. Оказалось, она явилась лишь для того, чтобы забрать драгоценности. Роялисты бросили клич: жертвовать золото и драгоценности, даже церковную утварь, чтобы пополнить казну, накормить народ и сохранить себе жизнь. Мишель застал ее, когда она уже выбегала из дома со шкатулкой в руках.
— Куда вы?
Она, словно глухая, только помотала головой.
— Вы хотите это отдать на нужды революции, народу?
— Нет, я отдаю это ей! Королева в опасности, ее надо спасать, и есть человек, который сделает для этого все!
Она вырывалась из его рук, но он крепко держал ее.
— Не смейте! Вам надо немедленно уезжать, бежать из Парижа!
— Я не уеду, пока здесь королева! Погодите, мой милый, славный! Поймите меня. Я люблю вас, но прежде всего — королева.
Она вырвалась и убежала. Мишель был в отчаянии. На другой день он обнаружил на двери прибитую доску со словами: "Здесь живет фаворитка королевы!" Со злостью оторвал доску. — Как поступить? Что сделать?..
Наконец понял: надо бежать. Но в чем? Необходимость побега застанет ее врасплох; что она наденет на себя? Не брать же дорогие, причудливые платья, изобретать которые она великая мастерица! Мишель сбегал домой, принес простое крестьянское платье и спрятал его в саду, под кустами возле иудиных деревьев. Написал записку, подождал и снова вернулся домой. Его беспокоил и Жак, вернее, его отсутствие, того не было со дня похорон.
Войдя в его комнату без стука, остановился, пораженный. Жак сидел у окна спиной, и голова его была совершенно белая. Он стал седым! Господи, за что? Потерять любимую женщину в тот момент, когда, наконец, одолел болезнь тюремного одиночества!.. Жак молчал, тупо глядя в окно, на вопросы не отвечал.
Внутренний голос, недаром гадатели хвалили его за тонкие чувствования, подсказал, что надо как-то вывести Жака из этого состояния. И Мишель, усевшись на единственном стуле, стал говорить и говорить. О чем только не рассказывал, благо происшествий у него хватало. Целую ночь не оставлял он своего приятеля, и под утро тот, кажется, вышел из столбняка.
Утром, глотнув чашку кофе, наш рыцарь снова отправился на улицу Клери. Навстречу выбежала Элизабет и бросилась ему на грудь. Она прочитала его записку.
