В то время когда площади и улицы Парижа оглашались дерзкими речами ораторов и криками толпы, в десяти милях от города, в Версале, именитые гости Людовика XVI и Марии-Антуанетты наслаждались звуками музыки кавалера Глюка. Они гуляли под теплым вечереющим небом, среди причудливых боскетов и пальм, любуясь идеальной перспективой парка и собственными отражениями в воде. Возле зеркального водоема расположилась группа музыкантов и певцов, исполнявших отрывки из опер Кристофа Виллибальда Глюка.
Если до Глюка вся музыка будто писалась только ясными майскими утрами, словно не было у этих композиторов никаких треволнений, то Глюк стал писать оперы, в которых появилось нечто драматическое, даже трагическое, и вместе с тем они дышали героикой, простотой. Это было похоже на тогдашнее ощущение жизни. Эвридика не должна была оглядываться назад, чтобы не попасть в царство теней, но она обернулась. Ифигению должны были принести в жертву богам, но Артемида спрятала ее в далекой Тавриде. Кто знает, может быть, королю и королеве мерещились в том грядущие испытания?
И оттого они так чутко прислушивались к ариям из опер "Орфей и Эвридика", "Ифигения в Тавриде".
Среди прогуливающихся гостей были иностранные посланники, была там и наша знакомая мадам Виже-Лебрен, она писала портрет венецианского гостя. Увлекаясь музыкой, почти как живописью, она со знанием дела говорила о Гретри, Глюке, пела. Иностранные гости приглашали ее в свои страны.
Когда все переместились из парка в парадные комнаты, в одной из которых были накрыты столы, общий тон беседе задала королева. В отличие от короля, казавшегося усталым и сонным, Мария-Ангуанетга выглядела напряженной, нервной, а настроена была ностальгически. Известно: в трудные времена истории люди обращаются к прошлому. Королева вспомнила "короля-солнце", а еще картину, на которой мальчика, будущего короля, держит Петр Великий, посетивший тогда Париж. Заговорили и о короле, у которого служил Сен-Симон: не чета нынешнему философу! Она велела принести мемуары герцога Сен-Симона, где описана кончина короля.
— Он хотел всех примирить, в том числе двух кардиналов, но те, но каждый думал о себе. Вот что пишет герцог, верой и правдой служивший королю: "В тот же понедельник, 26 августа после ухода обоих кардиналов король отобедал в постели в присутствии придворных, имевших право входа. Он попросил их приблизиться и сказал слова, запомнившиеся: "Господа, прошу простить меня за то, что подавал вам дурной пример. Хочу поблагодарить вас за служение, за верность и преданность, какие вы мне всегда выказывали. Я очень огорчен, что не сделал для вас все то, что хотел бы сделать. Причиной тому скверные времена. Прошу вас служить моему правнуку столь же ревностно и верно, как вы служили мне. На жизненном пути этого ребенка может встать множество препятствий. Так будьте же примером остальным моим поддайным… Он будет управлять королевством, и, надеюсь, будет делать это хорошо; надеюсь также, что вы будете способствовать единению, а если кто сойдет с этого пути, вы поможете вернуться ему. Я вижу, что я расчувствовался и вы тоже. Прошу вас простить меня за это. Прощайте, господа, надеюсь, иногда вы будете вспоминать меня"".
