Заметим, опережая события, граф Строганов успел в Париже не только участвовать в революционных зрелищах Давида и Курбе, не только стал членом якобинского клуба, но и очертя голову влюбился в знаменитую Теруань де Мерикур, девушку — символ французской революции.
Из окна мастерской выглянула Элизабет.
— Граф, отчего не поднимаетесь ко мне? Я жду вас.
Граф Поль дружелюбно кивнул Михаилу и стремительно побежал наверх. Все в нем было порыв и горячая мечтательность. Элизабет позвала и Мишеля смешивать краски. Он делал свое дело, но что происходило с Виже-Лебрен? Она была раздражена, она злилась. Отчего? Услышав несколько фраз, произнесенных доверчивым Строгановым, он все понял.
— Как вам теперешний Париж? — спросила она.
Павел Строганов не скрывал своего восхищения свежим ветром французской столицы.
— Говорят, вы печатаетесь не под своей фамилией. Почему?
— О да, я подписываюсь в газете как г-н Очер.
— Что это еще за Очер?
— Таково название одного из рудников моего деда.
— О Боже! Уж не питаете ли вы симпатии к этим санкюлютам? — Она бросила кисть в сердцах. Досталось и Мишелю: — Тут сплошная грязь! В чем дело?
Поработала немного и прекратила сеанс.
Совсем иной увидел Мишель Виже-Лебрен, когда началась ее работа над портретом польского аристократа Лю-бомирского и его матери. Их имение было разграблено, они жаловались на русскую императрицу Екатерину, которую так почитала Элизабет. Однако Любомирский, жертва русского деспотизма, был так хорош собой, что Виже-Лебрен увлеклась натурой и решила писать его полуобнаженным, с крыльями за спиной. И как же очаровательно выглядела Элизабет в эти дни!
— Взгляните, — говорила она, — как красив этот поляк. Преступно было бы надевать на него платье.
Мишель с дурным, ревнивым чувством осматривал ее карандашный рисунок, начатый холст. Он видел изящного, избалованного юношу с капризным лицом. Да, это не чета Михаилу, с его широкой костью, смуглым, грубоватым лицом. Возвращаясь к себе в каморку, он опять упорно писал ветку иудина дерева, делал наброски мужского портрета и давал себе слово подольше не появляться на улице Клери. Заметит ли она и что скажет?
Увы! Когда он появился там, Элизабет вновь предстала в неожиданном образе. Она стояла перед мольбертом в синем халате, с засученными рукавами, с лентой поперек лба и наносила, видимо, последние мазки. Заметила и обрадовалась.
— Где вы пропадаете, негодник? Почему не служите своей королеве? Извольте взглянуть сюда. — Она откинула полотно, закрывавшее новую картину.
