* * *
…Скончался князь Мещерский, муж дочери Демидова. Не весьма выдающийся человек, однако Державин написал оду "На смерть князя Мещерского" и о ней говорил весь Петербург. Екатерина беседовала с пиитом.
— Гаврила Романович, сказывают, ты вновь написал недурные стихи. Прочитай своей матушке-государыне.
Державин, лихо вскинув голову, что не подобало теме стихотворения, с чувством прочел:
Не зрим ли всякий день гробов,
Седин дряхлеющей вселенной?
Не слышим ли в бою часов
Глас смерти, двери скрыл подземной?
Не упадает ли в сей зев
С престола царь и друг царев?
— Не упадает ли в сей зев с престола царь и друг царей, — с задумчивостью повторила Екатерина. — Гаврила Романович, отменные стихи ты написал… О смерти надобно помнить. Бывает, ночами лежу я и терзаюсь сей мыслью. Memento mori!..[8] Что станет с Россией после меня?
Тут в дверь постучали, и камердинер, не дожидаясь ответа, переступил порог и остановился с испуганным видом, выпалив:
— Ваше величество, что случилось-то… Граф Панин одним мигом Богу душу отдали!
— Что? — Екатерина вскочила с кресла, опять села, склонила голову, помолчала и тихо проговорила: — "Где стол был яств, там гроб стоит", — и с грустью стала рассматривать свои руки, вспомнила смелость Орлова, думала об умеренной осторожности Панина. Как они были кстати, какое придавали ее делам изящество, мягкость. Распорядилась о похоронах.
Похороны Панина были пышные. Павел, в детстве не любивший учителя, плакал.
* * *
А незадолго до смерти Панина в доме Бакуниных вновь собрались наши знакомцы: Львов, Капнист, а еще Державин, словом, литературный кружок. Николай Александрович царил в кружке — он критикует, одобряет, исправляет. А в тот день расточал восторги по поводу новых стихов Державина.
— Какие сочетания слов, сколько свободы! — и не удержался от цитирования: — "Зима — седая чародейка… Осень — скрыл дерев дебелых, румяная осень". А звук, звуки! "Грохочет эхо по горам, как гром гремящий по громам".
Со временем друзья стали собираться не у Соймоновых, не у Бакуниных и Дьяковых, а в доме Гаврилы Романовича Державина. Хозяйкой была его супруга, которую Державин горячо любил, восхищался тем, как она слушает, любит стихи, пленяется всем изящным. И называл ее — Пленира. Она умела рисовать и весьма удачно вырезала черные силуэты знакомых. Сделала силуэт супруга, и Львов мгновенно сочинил экспромт.
Державина сего Гаврилу полюбила,
Чему дивится целый свет, —
И мужа доброго дурным изобразила.
