Он всегда читает произведения друзей, скрепляет их собственной печатью, — его чувство стиля, вкус все ценят в том дружеском кружке.
И лучшее свидетельство тому — отзыв Державина: "Сей человек принадлежал к отличным и немногим людям, потому что одарен был решительною чувствительностью… Он был исполнен ума и знаний, любил Науки и Художества и отличался тонким и возвышенным вкусом". Другой современник добавлял: "Мастер клавикордов просит его мнения на новую технику своего инструмента. Балетмейстер говорит с ним о живописном распределении групп. Там г-н Львов устраивает картинную галерею… На чугунном заводе занимается огненной машиной. Во многих местах возвышаются здания по его проектам. Академия ставит его в почетные свои члены".
— Что же растопило каменное сердце нашего тайного советника? — вопрошает Державин. — Уж не то ли обстоятельство, что Николай стал членом Академии наук?
— Как бы не так! — смеется Капнист. — Где наукам тягаться с царским двором? Думаю, истинная причина — в поездке ее величества в Могилев для встречи с австрияком Иосифом II.
Капнист был прав: Екатерина II и Иосиф II должны были встретиться в Могилеве; деловыми переговорами заправлял Безбородко, он-то и взял Львова с собой в ту поездку. Находчивый Безбородко вовремя вставил словечко: мол, хорошо бы в честь такого события заложить храм в Могилеве и назвать его "храм Святого Иосифа", а поручить это дело можно нескольким архитекторам, устроить, так сказать, конкурс. "Славно!" — Екатерина одобрила. Известные архитекторы взялись сочинять проекты. А Львов? Не рано ли тягаться ему с прославленными? Безбородко приказал дерзать. И Львова будто молнией ударило: берись, делай! Самолюбие подталкивало. Он и подал свой проект, Екатерина одобрила именно его план.
По этому поводу друзья открыли бутылку лучшего французского вина. А потом? Потом они решили сыграть в вист. Мария Алексеевна обносила гостей парижскими конфетками.
Кто-то вспомнил о Хемницере.
— Каково там, в Смирне? Что поделывает наш Дон Кихот?
Маша насторожилась: прочитает ли муженек последнее письмо из Смирны? Львов вытащил из кармана конверт.
— Несладко в Турции небесному Ивану, печально его письмо. Скучает. Пишет: "За отсутствием поощрения и обмена мыслей напоследок совсем отупеешь и погрузишься в личное невежество, совсем потеряешься. Один-одинешенек, не с кем слова молвить. Не знаю, как промаячить то время, что осталось?"
Машенька вздохнула: ничего не изменилось в бедняге. Ах, Иван, Иван! Немец, а не может жить без России. В секретере у нее лежало еще одно письмо Хемницера, где он написал: "Вам, милостивая Мария Алексеевна, скажу, что вы выслали письмо, где без страха подписались Львовой, как был доволен я! И доволен тем, что вы мне тут разные комплименты наговорить изволили. Пожалуйста, не браните впредь человека, который бы не желал и неприятного взгляда. Целую вам руки. Простите, сударыня".
