Львов держал в руках макет новенького лакированного корабля.
— Славно, славно, Львов! — заметила царица. — Жалую тебе с моей руки перстень.
…Пять часов пополудни. Хмарь и мокрый туман стелются над Петербургом. Не замечая сырости, мчится Львов опять к Дьяковым, чтобы вновь пасть к ногам сенатора.
Алексей Афанасьевич с супругой и приживалкой играют в карты, в подкидного. Вчера Машенька загадала: ежели красную карту вытащит из колоды, то в завтрашний день надобно жениху ее идти к батюшке. Во-первых, карта, а во-вторых, Львовиньке императрица подарила перстень со своей руки. Она встречает любимого в прихожей, жмет ему руку, перекрещивает и удаляется, шепча молитву. Спряталась за портьерой и ждет, замирая. Ей уже 27 лет, всех женихов отвергла. Где умная голова у батюшки, неужто матушка не надоумит его? Господи, помоги им с Львовинькой!..
Дьяков на этот раз говорит более мягким тоном, но слова все те же.
— Не могу я благословение родительское дать дочери, Николай Александрович…
Не дослушав конца разговора, Машенька бросилась в прихожую, схватила накидку и побежала, ни от кого не скрываясь, прямо к дому Львова. Открыла дверь своим ключом, через короткое время перед ней предстал муж. Бросились они друг к другу, и в объятии том вылились отчаяние и ужас, любовь и страсть…
Долго в тот вечер, не боясь ни матушкиных, ни батюшкиных угроз, пробыла Маша у Львова. И не в тот ли вечер впервые написала на бумажке "Отныне я Л…", то есть Львова. Во всяком случае, именно тогда Левицкий, их поверенный и друг, взялся за новый портрет Маши. Когда-то, три года назад, Левицкий написал милую, робкую девушку, очаровательную в своем кокетстве. На портрете же 1781 года перед нами спокойная, горделивая, уверенная в любви, в будущем женщина, жена выдающегося человека! Как полновластная хозяйка, она вписывает в тетрадь своего мужа сочиненные ею стихи, а фамилию Дьякова заменяет наконец на фамилию Львова.
Но всему приходит конец, и даже упрямству отца семейства. Сенатор дрогнул и дал свое согласие на брак дочери с Львовым. И по этому поводу собралась вся дружная компания.
— Виват! Грозный прокурор сдался! Вот что значит любовь! Разве не имеем мы тут дела с новыми Ромео и Юлией? Монтекки и Капулетти образумились. Однако упрям старик, ну прямо буйвол!
Так разглагольствовал Капнист, прохаживаясь по комнате вдоль стола, за которым сидели друзья: Дмитриев, Фонвизин, Державин, Львов. Львов — глава сего приятственного сборища, первый заводила и авторитет.
