Волгин видел, что офицер был с ним абсолютно честен: он сознательно предлагал свои услуги, чтобы только предотвратить неизбежную трагедию. Но он пока не видел возможности использовать его в качестве парламентера. Когда Макаров вышел с ним на связь, он доложил, что имеет пленного офицера. Тот приказал доставить его к нему, как только будет такая возможность.
Едва Волгин сдернул наушники, с вершины разрозненно загремели выстрелы. В десяти метрах от Волгина волчком завертелся раненный в живот связист. От боли обнажив зубы и крутясь на месте, он все пытался сорвать с плеча катушку с кабелем, но потом она мотнула его и повалила на бок.
Волгин повернулся к Янсену:
— Вот видите? Как с ними можно разговаривать?
К раненому связисту, продолжавшему биться на земле, броском подбежал Фокин, лег ему на ноги, стал задирать на нем гимнастерку.
Янсен с удивлением и ужасом смотрел на первого русского раненого, корчившегося в муках, и, пожалуй, понимал сейчас больше самого санинструктора, что помощь связисту не нужна.
По всему склону сопки зацокали ответные выстрелы наступающих, где-то заработали станковые пулеметы, а Янсен смотрел и смотрел на умирающего связиста, на его обнаженный белый живот, из которого с хлюпаньем вырывались сквозь пулевое отверстие фонтанчики алой крови. Санинструктор все пробовал его приподнять, а когда приподнял и повернул спиной к Янсену, тот увидел, что рана сквозная и в выходное отверстие может свободно пролезть кулак. Санинструктор одернул на раненом гимнастерку, зло и беспощадно глянул на Янсена: вот, мол, смотри — ваша работа и тут уж ничем не поможешь.
* * *
У Бакшанова сбившейся портянкой в правом сапоге натерло ногу. Перед тем как отправиться с батальоном в тыл, он переобулся, но портянки были мокрыми и грязными. Сперва это было терпимо, а потом они стали подсыхать и давить на щиколотки. В правом сапоге он почувствовал саднящую боль. Будь другая обстановка, можно было бы еще раз переобуться, но тут, когда четыре сотни человек, затылок в затылок, идут по лесу, соблюдая самую строжайшую тишину, не до того. Так и шел, стараясь не хромать и не подавать виду, что больно. И только тогда, когда стало совсем уж невтерпеж, он решил переобуться. Сапоги и раньше-то снимались у него с трудом, потому что ради фасона были перешиты на офицерский лад, а сейчас, с застрявшей комом портянкой, и подавно тяжело было вытащить из сапога ногу. Бакшанов приноравливался так и эдак, бороздил подбором по земле, оттягивал рукой носок, упирался в подбор другой ногой, но все усилия оказывались напрасными. Наконец догадался найти валун, вросший в землю, и только тогда, уперев о кромку камня задник, стянул сапог.
