Когда Яуряпяя последний раз отвозил мертвецов, он остановился на обратном пути в седловине сопки: с заднего колеса стала соскакивать шина. Подобрав с обочины обломок камня, он стал набивать ее на обод, и тут из-под скалы, сверху заросшей лесом, его позвали:
— Эй, старина! Поднеси-ка мне огоньку.
Яуряпяя был измучен и поэтому ответил:
— Ежели нужно, подойди и возьми.
— Рад бы, да не могу.
Тогда Яуряпяя поднялся и увидел под скалой человека. Перед ним стоял темно-зеленый щит, слегка замаскированный кустиками, а за щитком — пулемет на треноге.
Позиция была очень удобная, вся седловина сопки лежала перед глазами.
— Иди, иди, — послышался насмешливый ломкий голос, — я не кусаюсь.
Пришлось подойти. За броневым щитом на подстилке из сухого мха сидел человек, бережно вытянув перед собой аккуратно забинтованную ниже колена ногу. Широкие, уже подпачканные бумажные бинты ловко крест-накрест оплетали щиколотку и стопу. На белых кончиках пальцев, стянутых натуго, синели ногти. Яуряпяя отвел взгляд и увидел рядом с пулеметом котелок с остатками свежей пищи. Раненый, как видно, только что пообедал.
— Ну чего, старина, глядишь? Раненых не видел? — человек достал сигареты.
Он был молод, совсем мальчишка, темноволос, смугл, с недоброй насмешкой в прищуренных глазах.
Яуряпяя протянул зажигалку. Раненый прикурил, затем угостил и его.
— Садись, отдохни. Небось надоело мертвецов возить? Я за тобой давно наблюдаю, — кивком головы указал, куда сесть.
— Всякому своя служба, — пробормотал Яуряпяя и тихонько присел. Покровительственный тон этого мальчишки ему не понравился.
— Мертвецов-то сразу на пересылочный пункт отвозишь?
— Туда.
— И что же, для всех успевают гробы делать?
— Их привозят готовые.
— Так-так, значит, в готовый сосновый конверт, табличку с адресом — и домой? Это правильно. Сыновья Суоми достойны этого. А меня еще позавчера накрыло, — словоохотливо говорил раненый. — Двух насмерть, а меня вот в ногу. Но ранение легкое, и я остался. Я заключил контракт: не сдаваться и не уходить с поля боя, пока жив. Зато после войны, если все удачно сложится, я получаю надел земли или родители за меня.
— Да-а… Это, пожалуй, да… — поддержал разговор Яуряпяя.
Раненый шевельнул забинтованной ногой, поморщился:
— Если придется… Уж я от пулемета не отойду. Видишь? — и он кивнул через плечо, где стояло два ящика с лентами. — Сам приказал. Понимаешь? Теперь я могу приказывать. Прикажу — принесут еще.
«Молодой… семьи нет, глупый», — подумал Яуряпяя, чувствуя, что раненого распирает гордость за свой поступок и что ему очень хочется иметь сейчас подле себя понимающего собеседника, который мог бы по достоинству воздать честь этому поступку. И Яуряпяя еще раз поддержал его:
