— Ты, пожалуй, заслуживаешь самой почетной награды!
Видно было, что эта фраза попала в точку. Однако раненый сказал с достоинством:
— Разве дело в награде? Но мне обязательно присвоят звание младшего офицера. Так сказал сам полковник Энкель. И еще наградят. Это он тоже сказал. Понимаешь, старина?
— Понимаю, — кивнул Яуряпяя. — Это подвиг. Но тебя… кому-то надо обслуживать… Как же ты?..
Молодой человек засмеялся:
— Об этом позаботились. Ко мне специально приставлена хорошенькая «лотта». О! Она сделает все, что я прикажу. Об этом тоже сказал полковник. Но пока мне не до нее…
Яуряпяя уже хотел было встать и распрощаться, но неподалеку зазвучали женские голоса: по дороге шли три девушки в новеньких униформах, в кепочках с козырьками.
— Это как раз и есть девицы из «Лотта Свярд», — пояснил собеседник Яуряпяя. — Их здесь человек тридцать. Егерские части находятся на привилегированном положении.
Яуряпяя поднялся:
— Ну, пожалуй, пора… Служба…
— Спасибо за огонек…
Яуряпяя казалось, что после этого разговора у него во рту появился такой вкус, будто он наглотался дохлятины.
…Нет, не станет он рассказывать русским об этом несчастном глупом человеке. Он и так слишком много им выболтал… А позиция у него действительно хорошая.
…Тогда, кое-как водворив на место шину, Яуряпяя спустился по дороге в низину Медвежьих Ворот, выбрал укромное место, распряг лошадей и пустил их пастись. Потом, когда немного поутихло, он открыл на передке двуколки крышку ящика, испачканного кровью убитых, достал котелок с вяленой корюшкой, с куском черствого эрзац-хлеба и принялся ужинать. Но кусок не лез в горло. Его мутило от пятен засохшей крови на бортах и ящике пароконки. Мертвые тела иной раз лежали по суткам и больше, прежде чем он и другие возчики подбирали их. А совсем недавно ему пришлось везти одного только что подстреленного; видно, все думали, что он убит наповал, но по дороге убитый вдруг заворочался. Яуряпяя едва пересилил себя, чтобы не бросить вожжи и не кинуться сломя голову в кусты. А ведь и его, Яуряпяя, могли бы вот так везти, безнадежно борющегося с тайными силами смерти.
Лежа под пароконкой, Яуряпяя зябко поводил плечами. На душе было неспокойно, хотя он уже твердо решил, что перейдет к русским. Хуже, чем есть, не будет. И главное, что его не сразу спохватятся, а если и спохватятся, то уж никак не подумают, что он дезертировал. Человек здесь, как иголка в сене. Продирался по лесу, хрястнула случайно налетевшая мина — и нет его, так и будет лежать, пока не истлеют кости. А перейти к русским было совсем несложно. Надо было только отыскать разлапистую сосну, черную, расшибленную когда-то молнией. Она стояла далеко справа от Медвежьих Ворот, на возвышенном месте, откуда начиналось суо. Для русских это место было непроходимым, и финские солдаты там не занимали позиций. Однако от сосны на ту сторону шла тропа, и он знал о ней. Он проходил там много раз, чтобы не давать крюку, когда на подступах к Медвежьим Воротам и в глубине их велись оборонительные работы.
