— Антоша! Дружище! Как ты меня нашел?
— Да мы рядом! Вот там, в березовом лесочке.
Они обнялись. Потом Залывин отстранил друга, поглядел на него. Боголюб за время боевых действий стал каким-то другим: лицо вытянулось, построжело.
— Что, не узнаешь?
— Изменился, — нежно сказал Залывин.
— Тут, пожалуй, изменишься, — небрежным тоном ответил Боголюб. — Батя-то у нас вон какой! Передохнуть некогда. Ты думаешь, если ординарец, так это ничего не делать, — и предложил повидать Бакшанова. — Вчера наградной лист на него отправили по инстанции, — сообщил он. — За подавление дотов его и Окутина к орденам Славы. Пойдем, порадуем.
Бакшанов как раз кормил тушенкой своих ребят. На лужайке лежала горка золотистых банок. В котелках стояла вода, чистая, холодная, из ключа.
Обрадованный встречей, Бакшанов спросил Залывина:
— Ты-то как живешь-можешь?
— Да как? Оторвали меня от вас, как от мамкиной сиськи. Все чужие, никого не знаю. Говорят, к Герою представили. А мне бы в роту сейчас, больше ничего не надо. Другие-то в полку.
Ленька Бакшанов смотрел на него уже совсем не мальчишескими глазами.
— У нас, Толя, и другую награду схлопотать недолго. Так что ты уж побудь в учбате… А те тоже не в стрелках.
В эти несколько минут короткой встречи они, все трое, будто снова очутились в своем родном уральском краю, когда, бывало, уходили в лес по грибы и там, вот так же, примостившись где-нибудь на лужайке, аппетитно жевали хлеб и холодное мясо, запивая еду ключевой водой, а рядом стояли полные лукошки упругих белых груздей. Как тогда было им хорошо! Все было просто и ясно. И не думалось им ни о смерти, ни о разлуках, ни о других невзгодах. Жизнь была полна, и не находилось в ней места грубому и жестокому.
— Да, ребята, — вспомнил Бакшанов, — я ведь недавно Зиночку видел.
— Это ту, с которой познакомился в Дмитрове?
— Да, ее. Ух, хороша девчонка! «Леня, говорит, не забывай!» С представителем Военного совета была. С женщиной полковником. Я, понимаете, распелся, как на грех, они и завернули. Полковник говорит: в ансамбль тебе надо.
Боголюб улыбался.
— Везет, везет тебе на внимание женщин.
На другой день полк опять был в бою. У деревни Гушкалой финский солдат почти в упор саданул очередью из «суоми» — в грудь Иванникову. Костя покачнулся назад, зажмурился от всплеска пуль по броне панциря и, чувствуя, что невредим, снова побежал на финна. Наверное, был страшен в своей неуязвимости этот русский: финн невольно выпустил из рук автомат.
