— Первое, что вам придется сделать — признать, как вы оказались в зависимости от секса, от того, что не исходит от Бога, — сказал Смид. Мы изучали Первую ступень программы «Любовь в действии», состоящей из двенадцати ступеней, и, согласно ее принципам, грехи супружеской неверности, скотоложества, педофилии и гомосексуальности приравнивались к зависимому поведению, такому, как алкоголизм или азартные игры: нечто вроде «Анонимных алкоголиков» относительно того, что наши консультанты называли «сексуальными отклонениями».
Когда я сидел с ним наедине в его кабинете, всего несколько часов назад, я видел совсем другого человека: более доброго, слегка дурашливого Смида, классного клоуна средних лет, который готов был прибегнуть к любым выходкам, чтобы заставить меня улыбнуться. Он обращался со мной как с ребенком, и я расслабился, приняв эту роль, мне ведь и было тогда девятнадцать лет. Он сказал мне, что я пришел туда, куда нужно, что «Любовь в действии» исцелит меня, поднимет меня от греховности к свету славы Божией. Его кабинет казался достаточно светлым, чтобы придать его заявлениям конкретную форму: голые стены, не считая газетных вырезок или стихов из Библии в рамках. За окном был пустой участок земли, редкий в этих пригородных микрорайонах — неухоженная масса травы, усыпанная неоновыми одуванчиками, и тысячи их головок к концу недели уже должны были разлететься вдоль всего шоссе.
— Мы пытаемся сочетать несколько моделей лечения, — уверял меня Смид, поворачиваясь в кресле на колесиках лицом к окну. Оранжевое солнце взбиралось вверх по задней стороне выбеленных зданий, смутно различимых вдали. Я ждал, когда солнечный свет прольется через них, но чем дольше я ждал, тем, казалось, больше времени на это требовалось. Я задавался вопросом, будет ли время в этом месте течь точно так же: минуты — как часы, часы — как дни, дни — как недели.
— Вступив в группу, ты попадаешь на путь к выздоровлению, — сказал Смид. — Самое важное, что следует помнить — держать свой дух открытым.
Я был здесь по собственному выбору, несмотря на возрастающий скептицизм, несмотря на тайное желание бежать от стыда, который я чувствовал с тех пор, когда мои родители обнаружили, что я гей. Я слишком много вложил в свою текущую жизнь, чтобы можно было оставить ее за спиной: в свою семью и во все более размытого Бога, которого я узнал с тех пор, как начал ходить.
Господи, — молился я, выходя из кабинета и пробираясь к главному залу вдоль узкого коридора, где лампы дневного света мерцали за металлическими решетками, — я больше не знаю, кто Ты, но, пожалуйста, даруй мне мудрость, чтобы пережить это.
