— Я больше не желаю слышать таких выражений, — добавил он, понизив голос, проработанный баритон, истощенный напряжением. — Здесь терпят лишь язык Господа.
Я услышал позади тихий смех С.
— Новичок, — прошептала она.
— Ясен хрен, — сказал я. Ругань отозвалась, как пощечина, но она быстро собралась и снова засмеялась, достаточно громко, чтобы снова привлечь к нам внимание Смида.
Оглядываясь назад, я думаю: наверное, она радовалась, что хотя бы раз не оказалась объектом насмешек в этой комнате, избавилась от внимания людей, считавших для себя везением знакомство с человеком вроде нее, прятавшей секрет куда более постыдный, чем у них. Наверное, она была рада, что хоть на секунду люди перестали рисовать себе картину, как она лежит на спине в тесной гостиной своего трейлера с полупустой банкой арахисового масла, темное пятно на кухонном столе, когда ее родители вошли через переднюю дверь и нашли свою дочь изменившейся до неузнаваемости.
— Не торопись, — сказал Смид, снова двигаясь по кругу ко мне. — Тебе нужно будет сделать все как следует.
Я заложил карандаш за ухо и оглядел наполовину законченную генограмму, пытаясь вспомнить грехи своих отцов. Я сидел так, пока занятия не окончились, боясь записать что-нибудь, чего не смог бы стереть.
Люди собрались в шоу-руме, подошвы их кожаных двухцветных туфель скрипели по плитке. Прошлой ночью выпало несколько дюймов дождя, которые теперь собрались во впадинах шероховатых подъездных дорожек из бетона, обосновались в резиновых уплотнителях автомобильных дверей и выливались из скрытых резервуаров подвесок под полом. Но сейчас казалось, что синоптик с тренированным среднезападным акцентом был неправ, и никакого дождя не было. Дороги были сухими, как обычно, и в суете, за второй-третьей чашкой утреннего кофе, эти люди могли бы не заметить ничего особенного, если бы не скрип подошв, знаменующий, что все случившееся ночью прошло без них.
— Говорю вам, это последние времена, — сказал брат Нильсон. Двое мужчин помогли ему доковылять до черного кожаного дивана в углу шоу-рума. Проходя мимо своего отражения в красном «мустанге», припаркованном в центре зала, брат Нильсон коротко усмехнулся на свою неуклюжую фигуру, потом отвел взгляд. — Война на Среднем Востоке. Ради чего? Почему бы нам просто их всех не жахнуть бомбой?
Брат Нильсон заслужил уважение двадцатью годами упорных трудов деканом в нашей местной церкви баптистов-миссионеров. Когда здоровье начало подводить его, а тело — медленно окостеневать, его положение столпа церкви и нашего арканзасского городка стала еще отчетливее. Но, в конечном счете, путь к респектабельности стоил ему тщеславия.
