— Нормально? — переспросил я. — Мне так не показалось.
Он отложил ложку.
— Сознательная аскеза способна творить…
— Послушай, если я захочу узнать, что способна творить сознательная аскеза, я возьму одну из твоих книжечек и почитаю.
Омилий поджал губы и замолчал.
…Я услышал проточину издалека.
Она истекала запахом и нежным шепотом, и я шел, пробирался по пустым улочкам, блуждал по уровням, поднимаясь все выше. Проточина была одна, одна во всем Нижнем мире, и она была моя, звала меня.
У последней двери меня настигли.
Вчерашняя добрая девочка, которая пропустила омилия по моим документам, вдруг выросла за моим плечом и схватила за руку.
— Оплатите, пожалуйста, доступ, — потребовала она.
Я отдал карточку, девушка положила ее на выпрямленную ладонь, подержала, словно взвешивая — и вдруг сжала пальцы в кулак, сминая карточку в труху.
— Недостаточно средств.
Проточина вздохнула за дверью, и я стал доставать из карманов все, что у меня было — документы, ключи от машины, от конторы, от дома… и девушка раз за разом сжимала ладонь, кроша все это в пыль.
— Недостаточно… недостаточно… — говорила она, и с каждым сказанным словом ее лицо бледнело, трескались и кровоточили губы, волосы запутывались колтунами, и вскоре легкие судороги пошли по рукам.
Лишь когда я понял, что больше мне нечего отдать, девушка победно улыбнулась и отступила. Упала на пол и свернулась в судороге, подтянув колени к груди.
А я шагнул в открытую дверь.
Проточина встретила меня, расцвела, пропустила в Верхний мир, безграничный и желанный до боли в сердце. Я пил его, сколько хотел! Вбирал в себя, тянул, что было сил — и не мог остановиться! Верхний мир распирал меня изнутри, я становился больше, рос неуправляемо, и вскоре стены проточины, внезапно ставшей слишком тесной, затрещали и с грохотом обрушились…
… я проснулся и понял, что какой-то звук разбудил меня.
В темной комнате кто-то ходил. Копался в моих вещах. Что-то искал. Проповедник?
В темной комнате в моих вещах копался проповедник, и бледное пятно света поочередно переходило с полки на полку. Он держал в руке одну из своих скляночек, время от времени взбалтывал ее, и та слабо светилась.
Документы! Ему нужны документы и деньги, чтобы выбраться из города! Он хочет меня ограбить! Тупой юнец, безобидный омилий, уличный бродяга, которого я вытащил из третьей стадии отравления!
Да, все же тупой. Кто ж ему оставит документы на полке?
Я медленно и бесшумно поднялся, подхватил табурет за ножку, подкрался — и с силой опустил его проповеднику на голову. Он осел мне под ноги, скляночка хлопнулась на пол, и слабое свечение растеклось лужей по моей спальне.
