Аквариумное царство вдруг изменилось, все куда-то исчезло, вода будто испарилась, и теперь Кей оказалась в сверкающем помещении с хрустальным полом и зеркальными стенами. Вокруг множилось ее собственное отражение, она будто рассеялась на тысячи Я, которые окружили ее со всех сторон. В это момент Кей вдруг начала сомневаться в своей тождественности самой себе, она трогала себя, щипала, чтобы ощутить тело, но все было тщетно, она ничего не чувствовала, как во сне, тело ей не повиновалось. Ее Я висело на волоске от не-Я, который держался только на смутной интуиции и мог вот-вот оборваться. Это состояние все усугублялось, и в какой-то момент, она уже не могла отличить, где ее отражение, или это она – чье-то отражение. Она смотрит на отражение или это отражение смотрит на отражение? Наступил момент, когда она начала терять связь с самой собой, тогда откуда-то вдруг донесся звук:
– Кей.
Сначала это было только сочетание букв, потом оно стало громче. Кей – «ключ». Ключ. Кей… имя… Кей – имя. Теперь она вдруг поняла что, Кей – ее имя. Она поняла, что она – Кей.
– Кей, – опять послышался голос.
У нее будто бы появились слабые ощущения, ей показалось, что внизу живота стало тепло. Она даже попробовала дотронуться до него, но ничего не почувствовала. Отражения исчезли, пространство стало каким-то ватным и облачным, повсюду плавали маленькие крошечные облака.
– Кей, ты пришла.
Теперь она явно слышала, что ее звал голос, знакомый голос, он проникал в ее живот, и от этого ей было тепло. Это – Он. Теперь она поняла, что это – Он.
– Марк, – произнесла она, но не услышала звука. У нее будто похитили голос, и даже губы не шевелились.
– Я здесь, не бойся, – звучало где-то у нее внутри, там же где живот. Казалось, его голос шел из нее и говорил в ней.
– Неужели я нашла тебя, Марк?
Она чувствовала его близость, она была будто наполовину наполнена им, наверное, так себя чувствовали андрогины, о которых писал Платон. Еще никогда она не была так близка с ним, как сейчас, и никогда, как сейчас, ей не хотелось с ним расставаться.
– Кей, все хорошо. Уходи.
– Уходи? Уходи? Уходи? – но почему, почему в тот момент, когда он так близок, он говорит «уходи»? Кей хотела сопротивляться, но тут она вдруг почувствовала сильную боль внизу живота. Казалось, ее режут, режут вот так заживо…
– Кей, – она вновь услышала имя, но это был другой голос. – Кей – боль становилась еще сильнее.
Картина, которую написал Жак, лежала замотанная в бумагу в багажнике старой «Тойоты» Молибдена. Он лениво жевал жвачку и, щурясь, с видом превосходства погладывал на заправляющийся белый «Мерседес». Если бы он заглянул немного глубже желудка, он бы понял, что причина его «крутого» вида – всего лишь мелкое чувство зависти. Но он никогда бы с этим не согласился, его стабильный мир начинался с предложения «Если у меня что-то не получается или чего-то нет, то вина – в несправедливой действительности и злой судьбе». Поэтому он всегда был прав, всегда слушал самого себя и срубал на корню любые поползновения жизни на его теорию. Сейчас он ждал свою подругу, но видя, что она опаздывает, начинал раздражаться. Их ждал продавец картин, и он не хотел задерживаться. Наконец вдали показалась фигура Таонги, она спешила, зная, что ее опоздание грозит ей недовольством и нотациями.
