— Где он? — опросил Заварзин.
— Дожидается в приемной.
— Вы свободны, Николай Евсеевич… Зовите его.
Борисов вошел четким строевым шагом. Гимнастерка, галифе — все подогнано по фигуре, сапоги начищены, здоров, побрит, глаза дерзкие… Таких любил Авакумов, тянул их вверх. С такими чаще всего и приходилось расставаться Заварзину.
— По вашему приказанию явился, товарищ капитан!
— Чем вы объясните, младший лейтенант, что на квартире у Панкратовой обнаружена бутыль кокосового масла? Та самая, что похищена со склада консервного завода?
— Видимо, Иванова и Панкратова связаны между собой, товарищ капитан.
— Видимо, — повторил капитан, задумчиво глядя на Борисова. — Видимо-невидимо… А ведь вас в школе НКВД два года учили, Борисов. Как же так, а? Вы что, были пьяны, когда делали осмотр и описание места происшествия?
— Никак нет!.. Что вы, товарищ капитан… — Губы Борисова обиженно дрогнули.
— Вы подавали рапорт о переводе вас на фронт?
— Так точно! Дважды.
— Ваш второй рапорт будет удовлетворен. Сдайте сегодня все свои дела, а завтра в двенадцать ноль-ноль вы должны быть в распоряжении военкома. И надеюсь, на фронте вы окажетесь более полезным, чем здесь. Идите.
Четкий разворот кругом, четкий пружинящий шаг.
— Младший лейтенант!
— !?
— Вернетесь после победы живым и здравым, чего я вам от души желаю, — никогда не поступайте служить в милицию. Слышите? Никогда! Вам нельзя у нас работать.
— Слушаюсь, товарищ капитан! — с иронией ответил Борисов: он мог теперь себе это позволить.
А погиб он через двадцать дней, не побывав даже на передовой. Вошел в землянку, где квартировал с тремя бойцами своего взвода, бросил кобуру с пистолетом на лавку, пистолет выстрелил. Пуля попала ему в живот, прошла снизу вверх, застряв в шейном позвонке.
Было следствие. Выяснилось: младший лейтенант Борисов небрежно обращался с оружием, на что ему намекали старые, обстрелянные фронтовики. Младший лейтенант многое делал небрежно.
6
— Таисия Петровна, моя фамилия Заварзин, я — замначальника отдела НКВД, руковожу милицией.
Она, не отвечая, глядела на него сухими, отчаявшимися глазами. Однажды застывшая, недоуменная улыбка ее была твердой, как кость. Она молчала потому, что все слова давно потратила на младшего лейтенанта Борисова.
— Таисия Петровна, я вызвал вас, чтобы попросить прощения за то, что случилось с вами. Это — мой недосмотр. Вы можете написать на меня жалобу в партийные органы.
Твердое, застывшее лицо женщины мгновенно смякло. Иванова плакала, держа голову прямо, не вытирая слез.
