— Правду сказано: от тюрьмы да от сумы не отрекайся. Уж про себя бы я сроду не подумала.
— Никакой в том правды нет, — смущенно сказал Заварзин, а сам подумал: есть. Пока будут в милиции работать строптивые, небрежные, самонадеянные Борисовы, она есть, эта черная отвратительная правда.
И добавил:
— Сейчас отвезем вас домой, Таисия Петровна. На завод письменно сообщим, что произошла ошибка. Директору вашему я уже позвонил и сказал об этом.
— Спасибо, товарищ капитан.
— Еще раз прошу — извините нас, Таисия Петровна.
— Ох, сказать кому — не поверят, — она впервые тепло улыбнулась. — Начальник милиции у меня прощения просит. Что засадили безвинно — поверят. А насчет прощения — н-нет…
— Плохая весть далеко слышится, — вздохнул Заварзин. — У нас, Таисия Петровна, такие случаи очень редки, за каждый — строго спрашиваем. Борисов с нынешнего дня уже не служит в милиции.
Глава вторая
1
Корсунов глядел, как спекулянтка Анна Любивая, на квартире у которой была арестована Панкратова, старательно выводит свою подпись.
— В последний раз, Анна, — веско сказал он. — Больше ты дуриком от нас не уйдешь. Подписала? Завтpa в восемь утра заступит на дежурство сержант Кашкин, он тебя и выпустит.
— Ох, Ефим Алексеич… Еще ночь маяться… А нельзя ли счас?
— Ты, когда подписываешь бумаги, гляди — чего подписываешь. Бумага оформлена завтрашним числом, твои арестантские часы завтра истекают, понятно? А завтра меня не будет, я в засаду пойду, Анна, и ежели эту бумагу не оформить нынче, ни одна душа тебя отсюда не выпустит. Я из-за тебя, можно сказать, закон нарушаю…
— Поняла, Ефим Алексеич, чего не понять? Сильно ты душевный мужик… Великое тебе спасибо.
Корсунов долго глядел в слишком бесхитростные, слишком благодарные глаза Любивой.
— Язва ты, Анна…
Тут, как и было договорено, явился Тренков. Корсунов, указывая на Любивую, хмуро сказал ему:
— Твоя недоработка, Алексей Иваныч. Спекулянтка явная, связь с Панкратовой она тоже, видать, поддерживала, а предъявить ей ты ничего не смог. Отпускать приходится.
— Как отпускать! — возмутился Тренков. — По какому праву?
— А не пойман — и не вор, — вставила Любивая, почувствовав поддержку Корсунова. — Это что же такое, добры люди? Попросилась подружка переночевать, пустила — и меня же за мою доброту в тигулевку? Я про Клавкины шашни с бандюгами, вот вам крест, граждане начальники, знать не знала, ведать не ведала.
— А два килограмма риса? — нажимал Тренков. — А полтора килограмма сахара?
