Он ждёт радостного вопля или язвительного комментария Лу, но тот всё так же серьёзно говорит:
— Похоже, что работёнка и вправду будет не из лёгоньких, босс.
И шалые его глаза при этих словах становятся тревожными.
* * *
Мангры — не просто деревья. Все деревья растут, проталкиваясь корнями в почву, а ветви вознося к солнцу. Шелестят листвой, но всегда остаются на одном месте.
Мангры ходят. Их корни — как ноги. Они запускают их в воду, в солёный горький ил, в хлюпающую грязь болот, чтобы высосать оттуда жизнь.
Их древесина красна, как кровь.
Они упираются ногами в землю. Их ветви — руки.
И они медленно идут в глубину болот, осушая их.
* * *
Усадьба Мэнгроув Плейс[1] семейства Монтгомери раскинулась у излучины впадающего в болото ручья под названием Дарк Крик. Старинный особняк стоит на взгорье — белостенный, с колоннами в греческом стиле. Только вблизи можно заметить, что он изрядно обветшал и весьма нуждается в ремонте.
Монтгомери чинно сидят в его парадной столовой — за большим обеденным столом, напротив французского окна, выходящего в запущенный сад.
Под потолком мерно вращаются лопасти вентилятора, разгоняя пахнущий тиной влажный воздух.
Тишина нарушается лишь постукиванием этих лопастей да звяканьем фамильного серебра о фамильный фарфор. Сервиз — «настоящий Веджвуд!», как обычно с придыханием говорят знатоки, — никогда не отправлялся в заклад, равно как и серебряные приборы, хотя аукционисты коршунами кружат над особняком все последние годы, с начала восьмидесятых.
Семья Монтгомери примерно с тех же пор находится в стеснённых обстоятельствах: хлопок падает в цене с появлением новых полимерных материалов, а содержание усадьбы — дело весьма затратное. Однако ни один семейный портрет из галереи на втором этаже, ни одна серебряная ложка с золочёным вензелем не покинули стен особняка, затянутых шпалерами с изображением розовых бутонов. Шпалеры — копия тех, что висели тут восемьдесят лет назад, когда хозяин дома, Роджер Иден Монтгомери, появился на свет Божий — не в больнице округа Кларенс, а в господской спальне, как его отец и дед.
Сейчас Роджер Монтгомери тоже лежит на кровати в своей спальне, пока вся его семья ужинает в парадной столовой.
Он полностью парализован и вот уже четвёртый месяц зависит от забот сиделки и своих родных, которые съехались в этот дом в ожидании его смерти.
«Гадкая участь, — горько думает его внук Стив, откидываясь на спинку стула. — Но участь всех остальных, здесь собравшихся, куда гаже, право слово».
