— Я могу быть развязным. Но с тобой чувствую себя иначе. Я боялся напугать, сделать что-то не так… К тому же это был мой первый поцелуй. Во плоти. И я не жалею, что не знал прежде такой ласки, потому что попробовал ее с самой желанной из всех.
Шахрур потянулся рукой к лицу Вероны, чтобы убрать прядь волос ей за ухо, а затем провести костяшками пальцев по щеке. Теперь, дома, он казался спокойнее и увереннее. Джинн доверял, у него было разрешение — и он тянулся навстречу, не боясь, увлеченный своим чувством.
— Вот так. Двести лет в обед, а целовался впервые.
Верона несколько раз про себя повторила новое определение: «Самая желанная». Можно ли было в это верить? Нет, нельзя.
— Я не понимаю, как так вышло… — выдохнула ведьма, поймав руку джинна и уложив ее на подтянутые к груди колени. Она перебирала пальцы, сталкиваясь своей прохладой с теплом чужой кожи. — Мы как травоядное и хищник. Я могу быть для тебя желанной только в одном смысле. Самом злом из всех.
— Разве это важно — как? — джинн усмехнулся. — Разве это важно к тому же, если я желаю тебя совсем иначе? Я уже говорил тебе, Верона. Не знаю, кто выдумал эти правила, но мне на них плевать. Верь только себе. Я тоже верю своему сердцу. Ahtagu elaik [10].
Верона улыбнулась себе под нос и какое-то время просто перекатывала внутри слова джинна. И даже самые загадочные, чужеродные из них казались медовыми. Натужно ведьма выискивала в сердце червоточину, злое чувство. Но молчало чутье, и только горела на запястье печать, но теперь говорила одно: «Рядом с тобой черный».
— Останешься со мной? — ведьма подняла взгляд на Шахрура.
Тот кивнул, щурясь. Щелкнул на стене выключатель, не тронутый ничьей рукой. Только свечи теплым сиянием разгоняли мрак; но в родном доме тьма не пугала. Джинн сам уложил Верону головой на подушку, устроился рядом — лицом к лицу, в томном полуобъятии.
— Inti albi [11], — шепнул он. А потом долго рассказывал что-то еще: нежно, напевно, совершенно неясно, — но каждый звук походил на молитву или колыбельную, но больше — на мерный шепот песков. Паузы между фразами были поцелуями: в щеки, веки, лоб, губы.
Эта неделя напоминала Вероне сон сильнее, чем самый невероятный из миражей, что она видела в своей жизни. Шахрур выглядел счастливым. Окрыленным. Буквально на следующий день дома завелись турка и кофе: джинн варил его по утрам, сдабривая ароматными специями, и встречал Верону на кухне с любовно приготовленным завтраком. Он строил какие-то планы, увлекал вечерами, среди дня засыпал комплиментами в сообщениях, говорил признания и сочинял целые оды на своем языке, учил таким сложным для славянского уха словам, чтобы ведьма могла понять хотя бы половину из них.
