Верона придвинулась ближе, зависая над джинном в миллиметре. Ее кончик носа касался его, рука — стала продолжением пальцев Шахрура. Черные глаза напротив, казалось, стали еще чернее — в темноте и от лихорадочного, чувственного блеска. Мир замер перед прыжком. Даже легкое жжение на запястье увязло и захлебнулось в бесконечной нежности; ведьма прижалась губами к губам джинна. Белое прикоснулось к черному.
Лицо обжег теплый выдох, а ладонь на талии крепче впилась в тело — горячая настолько, что, казалось, прожжет или расплавит пальто. Шахрур целовался, как человек, который никогда этого не делал: то осторожно, но слишком торопливо, то чересчур невесомо, то неуместно напористо. Он внимал губам Вероны, медленно становясь их отражением — и выговаривал одним долгим прикосновением всю недосказанную тоску; и притягивал к себе, и прижимал к груди.
Под водой все звуки притупляются. Когда окунаешься в человека, в тихий омут чувства, безразличие к окружающему накрывает тебя пуховым одеялом: тепло, душно, безопасно. Верона ощутила на себе эту тишину. Ощутила и усомнилась в ней, когда даже шелест последних листьев словно перестал проникать сквозь вату в ушах. Тревожно жгло запястье и тянуло под сердцем. Шахрур тоже заметил: словно на пламя кинули мокрую тряпку, угас, остановился, оторвался. Медленно запорошило неживым холодом теплый след на губах. Сосредоточенный взгляд джинна устремился мимо лица Вероны, во тьму парка, где между серых стволов расплывалась рыхлая чернота.
— Нам лучше уйти отсюда, — мрачно сказал Шах, крепко сжав руку Вероны в своей. Ведьма повиновалась, но в висок билась дурная мысль.
— Это черные… Опять черные. Никогда в своей жизни не видела столько черных… — Верона бегала взглядом по стволам деревьев.
— С кем поведешься… — попытался отшутиться джинн, но в его голосе слышалась нота вины. Изредка оглядываясь и принюхиваясь, настороженный, как пес, он вел ведьму за собой по засыпанным листвой дорожкам. Людей не видать — будто сдуло всех, хотя Верона готова была поклясться, что они гуляли совсем недолго. Не было и дождя, ветра — хоть чего-то, что очистило бы наполненный жизнью парк. Жутким запоздалым эхом звучали в пустоте шаги. Через минуту Верона осознала, что звука, которому это эхо принадлежало, нет вовсе — просто стук каблуков глухо отзывается позади секундой, двумя позже. Ведьма вздрогнула и напряглась, прижимаясь к джинну теснее. Она не хотела оборачиваться, потому что для черни испуганный взгляд — самое сладкое лакомство.
