Вероне было страшно. Если Исмаил умрет — то как объясниться перед полицией? А его слова? Почему просил увести его? Верона решила обезопаситься и проверить, пока тот спит, не забрела ли к ней в дом какая темная сущность. Вооружившись тремя скрученными во единое свечами, ведьма совсем скоро оказалась у дивана Исмаила и уставилась на огонь, обводя в воздухе мужскую фигуру по часовой стрелке. Описав один круг, пламя на почерневших фитилях затрепыхалось. Могло статься, что это сквозняк или просто выгорает воск, но сплетающиеся огоньки не думали успокаиваться, а в один миг заплевались искрами так, словно жгла ведьма не кислород вокруг, а пороховую взвесь. Исмаил, спавший мертвым сном, поморщился и хрипло застонал. Его руки, свободно брошенные вдоль тела, сжались в кулаки и подтянулись к груди, улеглись на ней крест-накрест. Верона выгнула бровь.
— Черный, — она принюхалась. Жженую серу ни с чем не перепутаешь. — Черный…
Верона села на колени, чтобы быть на одном уровне с Исмаилом поднесла истаявшую наполовину свечу к его лицу. Треск усилился соизмеримо страху. Шепот сам собой срывался с губ: «Предки хранят дом мой от всякой злобы, зависти и черни… Не разрешаю тут быть нечистому, сгинь… Сгинь». Верона поднесла свечу так близко, что тепло и искры попадали на движущиеся губы: «Сгинь». И вдруг черные глаза открылись. Исмаил взметнулся, хватанул воздух ртом, разразился кашлем. Сгибаясь все сильнее, пока лоб почти не коснулся колен, он вздрагивал, отхаркивая телесную болезнь, а вместе с нею — что-то гораздо худшее.
— Что, — просипел Исмаил, запинаясь, когда приступ закончился, а испуганный, затуманенный взгляд смог сфокусироваться на лице Вероны и огне, — что ты делаешь?..
— Свечки жгу, — криво улыбнулась ведьма, качнув рукой, покрытой воском. Желтые капли давно застыли на коже. Только сейчас она обратила внимание, что от черного фитиля пошел дым. Пламя погибло. Верона соскребла длинными ногтями воск с руки, стряхивая остатки ритуала, и продолжила: — Как ты себя чувствуешь?
— Набожная, что ли?.. — гость истерично усмехнулся и тут же, вновь сморщившись, приложил руку ко лбу. — Не знаю… Плохо. Я… Где я? И кто… Кто ты? Прости меня, я… Не помню ничего. Башка болит… Сильно.
— Нет, не верю в бога, — Верона мотнула головой, запрокидывая за плечи длинные черные кудри. — Ты в городе Б. Вчера я обнаружила тебя на помойке и каким-то чудом не сдала ментам или в скорую. Я приготовила завтрак и обезболивающее. Пошли? А потом тебе надо помыться, а то нечистоты пугают хорошее. Только хворь от грязи, только хворь, — Верона сморщила нос. — И Лихо, у-у-у! Скорее мыться.
