Им и правда пришлось послушать еще чего-то эдакое, пока дело дошло до Саши.
— Как люди на такое соглашаются по доброй воле? — спросил Том, почти с благоговейным ужасом вглядываясь в площадь, заполненную зрителями. — И вроде даже довольны и не жалуются.
— Тебя, положим, тоже сюда насильно не тащили, — засмеялся Макс. — Сам пришел. Так что тоже не жалуйся.
— А я и не жалуюсь.
— Ну и все тогда.
— Но они-то за это деньги платят! — не унимался Том, которому уже надоело сидеть в душном углу.
— Тихо! Смотри, вон он.
На сцену наконец вышел Саша. Уже почти совсем стемнело, прожектора работали на полную мощь, и в их безжалостном свете он, как ни странно, выглядел старше, увереннее и значительнее. Или это не в прожекторах вообще дело?
С оркестром эта песня звучала совсем иначе, но Макс все равно мгновенно узнал ее, прямо с первых тактов вступления, и все тот же холодок пробежал по спине. Невидимые пальцы где-то в глубине оркестра отрывисто, но мягко ударяли по клавишам, смычки касались струн, и этот ритм, тревожный и сладостный, распространяясь от музыкантов, заполнил собой все вокруг. Саша запел, и мелодия эта, с ее строгим суховатым изяществом, снова показалась знакомой, будто Макс слышал ее уже сотню раз, и теперь снова позволил себя увлечь, не сопротивляясь и ни о чем больше не думая.
Кто-то взял его за плечо, и Макс с досадой обернулся. Том молча указывал взглядом куда-то вверх. Макс тоже задрал голову — и так же беззвучно ахнул. Фермы, из которых был составлен каркас сцены, первоклассные стальные фермы с немереным запасом прочности, трепетали и корежились, будто картонные, и балки прогибались под тяжестью прожекторов, как тонкие прутики. Как это может быть?.. Макс пошевелился и почувствовал, что теряет равновесие: пол под ногами тоже дрожал, да еще как! Вот-вот под напором невидимой страшной силы разойдутся швы между щитами, и штифты вылетят из гнезд, и разболтаются винты в струбцинах, которые он сам вчера так туго затягивал собственными руками, и провода разорвутся, как хлипкие паутинные нити, и повиснут пучками над острыми обломками стального скелета. Макс не глядя ухватился за опору у себя за спиной, и тут же отдернул руку — металлическая труба была обжигающе ледяной… или раскаленной? Его тряхнул внезапный и очень сильный приступ озноба… это, наверно, электрический разряд! Где-то утечка… Надо было бежать, что-то делать, спасаться или спасать других, но Макс не мог двинуться с места. Музыка зазвучала громче, словно взбираясь вверх по ступенькам, и голос нарастал вместе с ней — он не был угрожающим, он скорее просил, даже умолял, и настойчивые повторяющиеся аккорды — не разрушали, не ломали, а будто силились что-то удержать…
