Отослав статью с правками Линдси, Доминик долго ещё сидел в гостиной, сжимая виски пальцами. Он ждал зарождения головной боли, но та не приходила, было лишь тягучее неприятное ощущение, которое оказалось нудным до тошноты. И пусть Вэйл не любил общества, сегодня ему хотелось бы, чтобы рядом находился хоть кто-нибудь. Почти кто угодно. Даже если это разрушало бы саму концепцию его существования.
«Может быть, люди именно для этого создают семьи? Ради этого обманчивого чувства непустоты и терпят друг друга?» — вопрос-откровение, не иначе. И Вэйл едва не набрал номер Мадлен, но вовремя остановился. Нет, ему следует быть сильнее таких порывов. Он справится один, всегда справлялся. Сколько бы мир ни катился вниз, он сумеет удержаться на ногах.
В воздухе словно разливалась напряжённость, каждое движение отдавалось неслышным звоном. Доминик понимал — что-то происходит, но что конкретно, ему пока не давалось. Он в который раз проклял тот день, когда Рик решил показать ему фотографии. Если бы он их не видел… Если бы.
Самым неприятным было то, что Доминик почти перестал писать. Картины начали меньше привлекать его, он не погружался в собственные миры, и это мучило неимоверно. Если поначалу возник небывалый прилив вдохновения, то теперь, казалось, он работал исключительно на упрямстве. А это отражалось в образах. Он видел, как полотна зарастают скукой и не объяснил бы иначе это странное ощущение. Конечно, он и раньше сталкивался со схожими проблемами — пусть и очень редко, но всегда помогали одинокие прогулки или дальние поездки. Сейчас, когда он находился под прицелом федералов, нельзя было уехать.
Интуиция подсказывала, что вздумай он покинуть город даже ненадолго, и поводов подозревать его станет больше. Однако терзаться невозможностью заниматься любимым делом, тоже было не лучшим вариантом.
Алекс почувствовал что-то, потому пытался взбодрить его по-своему — прислав несколько любопытных контрактов, и Доминик дал добро на продажу пары выставляющихся картин, но это ничуть не порадовало. Хотя некоторые полотна он оставлял для себя и только, расставаться с работами он привык, и это никогда не приносило боли. Но не теперь. Ревнивая ненависть к тем, кто смотрел на них и возжелал их, всколыхнулась в нём неожиданно сильно. Доминик едва ли смог убедить себя, что и на этот раз отдать их необходимо.
Просматривая ещё раз список, он вдруг почувствовал головокружение. Дурнота подступила так близко, что он с трудом сдержался. Смешно, но причиной внезапного приступа была одна единственная строчка: некто хотел купить несколько эскизных набросков, которые по прихоти Анхелики входили в экспозицию. Это были прообразы The Light, младшие сёстры той самой картины. И фамилия покупателя тоже звучала знакомо.
