День стремительно бледнел, сменяясь сумрачным закатом. Солнце здесь тонуло в тучах, даже не разбросав по кудлатым облачным макушкам алых бликов. Шаас замер лишь на мгновение, сознавая, что утрачивает ещё частичку силы, перестаёт слышать голос воды. На миг это всколыхнуло уснувшую было ярость, и он закричал так громко, так неистово, как только мог. Его голос был подобен крику животного, далеко разнёсся над побережьем, взволновав чаек, бродивших по песку в поисках выброшенных на берег морских обитателей.
А затем Шаас двинулся дальше, стремясь как можно быстрее удовлетворить хоть каплю своих разрозненных желаний.
Когда спустилась ночь, он заметил осколки огоньков — приближался город и порт. Маяк высился на скале причудливой тенью, увенчанной ало-золотым оком. Он пронзал ночь с равными промежутками, и Шааса злило и это. Он хотел бы открутить мигающий глаз, но тот был слишком далёк, да и не стоило тратить силы на подобную магию.
Он не подумал, что нужно скрываться, но, сам того не замечая, начал красться, припадая в тенях скал, высящихся тут и там. Так некогда они входили в город с Мастером, и пусть память не подсказывала совсем ничего, нечто другое, более глубокое, чем осознанные воспоминания, повело Шааса за собой.
Он выбрался к старым докам, где в полуночном сумраке возились, попискивая, крысы да постанывало в порывах ветра старое дерево ветхих стен. Если бы Шаас мог обратиться к тем дням, когда прибыл сюда впервые, то он поразился бы произошедшей перемене, но в своём нынешнем состоянии он не замечал совсем ничего. Этот мир казался ему новым.
От доков вверх по склону холма карабкалась мощёная камнем улица, на которой все дома стояли глухими стенами. Шаас двигался по ней, подобно тени, ночному кошмару, и вряд ли бы кто-то смог осознать, что он — живое существо.
Зов красной нити стал ярче, жёгся под кожей, и вскоре Шаас свернул в проулок, точно зная, что должен сделать именно это, и не давая себе труда задуматься почему. Домишки липли друг к другу, в окнах уже не горел свет, на заборах сушились резко пахнущие морем и рыбой сети.
Шаас переходил от одного дома к другому, но зов подталкивал его не замирать на месте, пока наконец он не остановился на маленькой площади или даже обычном пустыре. Здесь мощёная дорога обрывалась, и ступни Шааса погрузились в прохладный песок, нанесённый тысячами ветров. Мимо протанцевал небольшой смерчик и рассыпался вдруг, словно потерял всякую силу. Шаас чуть слышно рыкнул и огляделся, пытаясь вызнать у ночи, что именно заставило его прекратить путь.
