Я смотрел на неё и в этот момент верил ей безгранично. И восхищался ею, излучающей мудрость, свет, любовь, словно маленькое солнце загробного мира — тихое, спокойное и ясное, таким оно должно быть.
— Сколько ему ещё расти?
— Кто знает… Оно уже очень большое, конечно, но пока не проросло даже в мир людей. Так, едва показалось. Мы заботимся о нём. Поливаем… слезами. Не смейся, в этом есть смысл, и смысл огромный. Это слёзы не горя, а радости, любви, воспоминаний, надежд. Такие слёзы ему нужны, через них оно напитывается жизнью. Мы рассказываем ему истории — обо всём, о малых цветах-травинках и о великих цивилизациях, чтобы оно прониклось любовью к мирозданию, чтобы оно проникло в мироздание. Ты тоже можешь помочь…
— Спасибо, но плакать, обливая слезами корни мифического дерева… Как-то я не готов. Как-то мне будет сложновато.
— Не плачь. Просто расскажи историю. А оно послушает. И я послушаю. И если надо — поплачу за тебя. С горя ли, с радости, с восторга и умиления… Это будет твой дар.
Конечно, я рассказывал ей об Андрисе. О той цели, что привела меня сюда. О том, как мы вернёмся назад — две светящиеся дороги расчертят небосвод, его и моя, и может быть, многие проводят нас взглядами и вспомянут с добром. Впервые не живые об умерших, а мёртвые о живых будут так вспоминать. Мы воскреснем… И проживём ещё долгую жизнь. Я стану хорошим врачом, а он — прекрасным музыкантом. И когда мы вернёмся сюда… Ну, не факт, что именно сюда, конечно…
Танцующий туман притих, сплёл над нами ажурные арочные своды. Диковинные цветы хлопали наивными кукольными глазами, маленькие забавные рожицы нагловато улыбались из растительных орнаментов. Мир-галлюцинация охал, ахал, впитывал, запоминал…
Он вернётся к своим друзьям. Он наверняка по ним уже соскучился. Я не вхожу в их число, в их пёстрое, шумное, загадочное племя. Я всегда где-то сбоку. На обочине. Но это ничего. Я смотрю на него отсюда, со своего берега, и счастлив тому, что этот берег у меня есть. Что и к этому берегу иногда дуют ветры его жизни, что мне позволено ждать его хотя бы иногда, тихо волноваться, прощая, если он обещал и не пришёл, а при встрече приподнято и весело говорить о всяких пустяках, а не о том, как же я волновался, не случилось ли с ним чего, не узнаю ли я вдруг однажды, что вот тогда я видел его в последний раз. Я хочу одного — и дальше молчать об этом, говорить только о том, о чём начнёт говорить он. Только пусть с ним правда ничего не случается.
