— Я так тосковал по своему другу… Разлука с солнцем, с травой, с небом, с ветром, со звуками живых голосов — ерунда и я мог бы легко её пережить, если б он здесь был со мной. Да, если б он был по-прежнему со мной, я б и не вспомнил о наземном мире, я и не заметил бы, что что-то вокруг не так. Но он не может быть здесь, он ведь бог… И хотя мне радостно от того, что он-то по-прежнему может видеть солнце, и море, и буйную зелень лесов, по которым гуляли мы вдвоём, может слушать щебет птиц, весёлые песни и славословия смертных, всё же тоска моя становилась всё больше день за днём, год за годом, век за веком. Почему же я-то лишён радости видеть его счастье? Ведь он друг мой, и не знать ничего о нём, не видеть его даже — пытка, которой ничто не может быть страшней. И тогда я решил вылепить его образ из озёрной глины. Чтобы хотя бы видеть его и так успокоить своё болящее всё сильнее сердце. Да, бесплотные руки не могли зачерпнуть ни песчинки… Но так велика была моя тоска, моё стремление, что в конце концов у меня стало получаться. И вот уже изображение почти закончено. Я вылепил его спящим — таким я запомнил его, в один из последних наших дней, последних наших прогулок, как он прилёг отдохнуть в тени деревьев от полуденного зноя, а я сидел рядом и любовался им. Я не слишком талантлив в скульптуре… Но время и тоска помогают мне.
Я задумался. Что я могу сказать этому человеку, как его утешить? Зачем звать его с нами, что ему обещать? Его друга здесь действительно нет. Он не встретит его, видимо, уже никогда. Где они сейчас — боги Древней Греции? Всё ещё существуют где-то за счёт интереса и памяти людей, как Осирис и его прекрасные спутницы? Но где? И что происходит с богами, в которых больше никто не верит, о которых больше никто не помнит? Даже думать об этом страшно…
— Но ведь ты же вроде стал цветком, — вспомнил я легенду, — как же получилось, что ты здесь?
— Стал. Но и цветы однажды умирают. Мне всё трудней стало прорастать в новых и новых поколениях цветов — слишком редко люди, глядя на них, вспоминали обо мне.
Да, до какой же степени мир этот зиждется на вере и живёт ею… Я встал, собрался уходить.
— Я обещаю тебе, Гиацинт, если я где-то встречу твоего друга — я расскажу ему, что ты здесь. И может быть, он всё же придёт сюда… Ведь он твой друг.
— Спасибо тебе, герой. Надеюсь, ты найдёшь того, кого ищешь, и вернёшься домой с победой…
Как же тяжело идти по серой земле, по чахлой невысокой траве… Как больно! Так малы человеческие сердца в сравнении с жизнью и смертью, с законами мирозданья, с тысячелетьями, сменяющими друг друга. Современным мне людям ещё хорошо, они думают, что они не ничто, а нечто, они даже мнят себя властелинами, даже верят, что рано или поздно разгадают все загадки, найдут все выходы. Вот у этих такого самомнения не было. Они чувствовали себя беспомощными игрушками прихоти богов и слепой стихии.
