Поломка-то была устранена, но встала новая проблема — масло практически было на исходе. Это внушало тихую панику — где ж я возьму масло здесь-то?! Автомагазинов, да и нефтеперерабатывающих заводов, я здесь себе не представляю.
Впрочем, то масло, что было, откуда-то ведь взялось. Значит, не стоит терять надежды. В крайнем случае, можно продолжить путь пешком, хотя это намного сложнее — след Андриса-то в небе. Но я и отсюда увижу его…
Я вытер руки о промасленную тряпку, кстати нашедшуюся в кабине, погасил все свечи (ту свечу я установил в кабине, обнаружив там как будто для неё специальное место. Были там и ещё свечи, несколько из них я, повинуясь внезапному порыву, зажёг. Одни располагались над панелью управления, две — под потолком и одна — над левой дверцей. В чём тут смысл — уму непостижимо, может, это духовный аналог свечей зажигания, уж не знаю, есть ли они в аэроплане, первое время кабина выглядела более чем глючно, но потом я привык и начал считать это естественным. В конце концов, каким меня эта реальность восприняла, то мне, видимо, и подсунула. Тут надо думать…), положил в карман амулет с кошачьим следом и пошёл. Можно сказать, что куда глаза глядят, потому что глядели они на сгущающийся мглистый туман впереди. Чем он меня привлекал, сказать сложно, может, тем, что в остальных обозримых направлениях была только голая пустыня, и лишь там, за туманом, можно было надеяться что-то найти.
Это вход в новый мир, я понял это сразу, как вошёл в туманную завесу. Почему он такой? Это я тоже понял быстро — это мир вечной ночи. Миры степных племён и египетского загробного царства были всё-таки светлыми, хотя и бессолнечными, похожими разве что на пасмурный день или вечер. Здесь же стояла унылая мгла, впрочем, остроты зрения пока хватало, чтобы хотя бы не спотыкаться.
Я ступал по чахлой бело-синей траве, невысокой и тонкой. Она выросла без света, совсем без света, и никак не походила на крепкую, настоящую траву мира степных племён. Над головой печально звенели кипарисы, мир вокруг был полон неясных вздохов, шёпотов, стенаний.
Небо над головой было непроглядно, соткано из ещё более густой мглы. Вдали, на горизонте, то тут, то там виднелось какое-то слабое свечение, что-то вроде фосфорического на кладбищах. Бледное зарево тянулось по кромке земли, будто возвещая далёкую зарю, которой никогда не было и не будет.
Я шёл, и тревожные мысли меня одолевали. Зря я сюда залез. Какое здесь может быть масло?! Надо было смириться, что мне больше не взлететь, продолжать путь пешком, держась следа Андриса. И пешком я догнал бы его… Да вот невыносима почему-то была сама мысль о том, чтобы бросить аэроплан посреди пустыни. Для того, что ли, он ждал столько лет в песках, чтобы снова остаться брошенным?
