Русский мат, бессмысленный и беспощадный, на войне и военной службе | страница 37
В мемуарной и художественной литературе сквернословие сержантского состава американской армии овеяно легендой. У всех, наверно, в памяти лихие выражения сержанта Магвайра из повести Р. Фленагана «Черви» или сержанта Хартмана из фильма Стэнли Кубрика «Цельнометаллическая оболочка». Последнего со знанием дела сыграл Ли Эрми, сам в прошлом «эс-ин»[122], ветеран войны во Вьетнаме, произведенный, кстати, комендантом морской пехоты в следующий чин в знак признания его заслуг в работе над ролью, — факт, красноречиво свидетельствующий, что персонаж вышел, что называется, жизненным.
В то же время нельзя не отметить, что и Магвайр и Хартман списаны с прототипов периода войны во Вьетнаме, когда в воспитании американских военнослужащих господствовала, так называемая утилитарно-технологическая парадигма[123], в соответствии с которой в ходе боевой подготовки психика солдата подлежала целенаправленной десенсибилизации (огрублению, обесчувствливанию), с тем чтобы впоследствии оказаться способной вынести сверхнагрузки и травмирующие факторы боя.
Корни данного подхода надо искать в практике подготовки войск в годы Второй мировой войны, когда американцы столкнулись с необходимостью быстро развернуть многочисленную армию в условиях дефицита подготовленного в предвоенные годы резерва.
Вот как с присущим ему юмором описывал соответствующие порядки в Корпусе морской пехоты США Роберт Леки, активный участник боев с японцами на островах Гуадалканале, Новой Британии и Пелелиу: «Сержант-ганни[124], ставший нашим «пастухом», быстро расставил все на свои места. Сочные ругательства, к которым мне еще предстояло привыкнуть, срывались с его губ и текли непрерывным потоком, словно он всю жизнь только и практиковался в этом занятии… На стрельбище я впервые получил возможность в полной мере оценить способность морских пехотинцев к ругани. Отдельные проявления этого самобытного, виртуозного мастерства проявлялись и в бараке, но это было ничто по сравнению с всеобъемлющим богохульством и вопиющей непристойностью, которые мы наблюдали на стрельбище. Здесь были сержанты, которые не могли произнести и двух фраз, не вставив между ними ругательства или не призвав на чью-нибудь голову проклятия. Слушая их, мы не могли не содрогаться, а самые религиозные из нас начинали пылать от гнева, мечтая вцепиться в глотки богохульникам.
Очень скоро нам предстояло к этому привыкнуть, да и самим начать грешить тем же. Позже мы поняли, что все это — показная бравада, а вовсе не наступательное оружие. Но вначале мы были шокированы. Как можно было из обычных проклятий, пусть даже самых свирепых, создать целое искусство? Это не была злобная хула, стремление очернить, облить грязью. Обычная ругань, сквернословие, богохульство, не слишком грозное, зато удивительно разнообразное.
