Глава 2
Коловращение мата в военной среде
Во второй половине XIX века с народным сквернословием велась деятельная борьба в основном священниками и мирянами Православной Церкви. Позиция Церкви была заявлена в заголовке одного из «листков», посвященного этому вопросу: «Тяжкий грех — сквернословие»[68]. Основания такой позиции остаются неизменными по сей день, — уста, которые возносят хвалу Богу в молитве не должны оскверняться произношением бранных слов: «Ни один источник не может изливать соленую и сладкую воду» (Иак. 3, 12). Слово «скверный» происходит от «скверна», которое в словаре В.И. Даля толкуется в том числе и как «все богопротивное». Другими словами, матерщина богопротивна, мерзка и непристойна — так считал В.И. Даль; так, очевидно, считал некогда и русский народ, зеркалом языка которого традиционно признается словарь.
Начало широкого распространения мата в отечественном воинском дискурсе приходится на годы революции и Гражданской войны, когда народ, отринув нормы «буржуазной» морали, без помех со стороны власти и отделенной от государства, гонимой религии предался вкушению запретных плодов.
«Искусство» сквернословия вместе с арготическими[69] выражениями в «окаянные дни» (по И.А. Бунину) вошли в разговорную речь настолько, что даже стали своеобразной визитной карточкой победившего пролетариата. «Большевизм родился из матерной ругани»[70], — не без основания полагал С.Н. Булгаков. Как это напоминает времена первой русской Смуты, когда, по свидетельству дьяка Ивана Тимофеева, ко всем прочим грехам русского народа приложилось «последнее нетерпимое зло — самовольное оскорбление каждым при ссорах лица ближнего, именно — зловонное произношение языком и устами матерных скверных слов, ибо этим они не укоряемому досаждали, а родную (мать) оскверняли своими ругательствами»[71]. Но в XVII веке русские люди хоть осуждали этот грех, правильно связывая моральное падение народа и войска, выражавшегося порой в откровенном потворстве многочисленным самозванцам, с безнравственностью отечественных «языковредных лжевоинов», чья свирепость и разнузданность приводила в ужас самих польских завоевателей.
После 1917 года сквернословие уже не осуждалось, ибо свидетельствовало о «пролетарском происхождении», простоте обхождения и близости к народу. В общении с подчиненными особенной простотой отличались красные командиры периода т. н. «красногвардейской атаки на капитал» (1917-1918).
