По этой причине, когда доктор сообщил, что у меня не лимфома, я ему возразил. Я сказал, что нашел статьи семидесятых и восьмидесятых годов, в которых говорилось: высыпания гемангиом могут являться признаком злокачественного новообразования и, в частности, лимфомы. Лимфоузлы у меня увеличены, присутствуют и другие симптомы, однако никто еще не провел решающего теста – мне не сделали биопсию лимфоузлов. Я изложил аргументы в пользу операции, будто был опытным терапевтом. Но он ответил мне не как коллеге, а как интерну, ученику.
– Вам надо побыть пациентом. Врачом позвольте сейчас быть мне, – произнес он твердо, даже немного жестко, но корректно.
Он явно попытался поставить меня на место. В обычной ситуации я не стал бы развивать тему и уж тем более не спорил бы с человеком, перед которым преклонялся. Но тут я вскипел. Я подумал: «Я уже одиннадцать недель как пациент, и до сих пор никто не может разобраться с этим!»
Тот факт, что никто ничего не знает, мне было трудно принять даже тогда, когда я заболел в первый раз; теперь же, при рецидиве, я и вовсе не мог с этим смириться.
– Ну и что же это, по-вашему? – едва не закричал я.
– Я не знаю, но готов съесть собственный ботинок, если это лимфома, – ответил он.
Семья тоже была в отчаянии. Мы неделями полагались на врачей, и это не дало никаких результатов – разве что все пришли к единому мнению, что у меня не лимфома, хотя решающий анализ так и не провели. Я решил вернуться к исключению вариантов, но для этого мне требовался результат теста. Я не знал, сколько времени понадобится, чтобы пройтись по списку диагнозов. Анализ крови свидетельствовал, что функции печени, почек и костного мозга ослабевают.
Кортикостероиды, которые, вероятно, в прошлый раз спасли мне жизнь, сейчас не работали. Именно поэтому, когда результаты еще нескольких анализов ничего не показали, врач распорядился провести биопсию лимфатических узлов. Это принесло мне облегчение. Не то чтобы я был уверен в лимфоме. Скорее к ней как к наиболее очевидному выводу я приходил в итоге всех своих упражнений по составлению дифференциального диагноза.
Меня измучили догадки и предположения. Я хотел чего-то конкретного, хотел видеть результаты. Я устал доверять мнению докторов и надеяться, что они найдут ответ. Как начинающий врач и сын врача я понимал, что мы, медики, далеко не безупречны и не всезнающи.
Результаты анализа пришли по факсу в пятницу утром. Врач в это время был в отъезде.
