Тогда товарищ мой ударил ево лозой чем воду…
Потом взошли к попу в покой; но более ничего у него не нашли, кроме попадьи ево сарафан, да ево долгополой кафтан, который я на себя надел, и со двора обратно с товарищем своим пошел. Дорогою у рогаток часовые хотя нас окликали, токмо думаю, что меня попом, а товарища моего дьячком признавая, нас не одержали, и мы пришли под каменный мост, где воришкам был погост, кои требовали от меня денег, но хотя и отговаривался, однако дал им двадцать копеек, на которые принесли вина, при том напоили и меня…»
Так начинались воровские похождения Ваньки Каина, и продолжилась жизнь его по принципу: «работай черт, а не я».
Так начиналась его исповедь в московских застенках.
«Слово и дело!»
Разбойничал и воровал он не только в Москве.
Сохранились признания Ваньки Каина о его преступлениях по пути и на самой Макарьевской ярмарке.
«…Будучи в дороге, не доходя города Вязников, попал нам встречу, едущий по дороге с соломою на лошади, крестьянин, которого спрашивали мы, где того города живет воевода? Но он был в то время сыр, то есть пьян, почему бранить нас стал. Мы, схватя ево с возу, привязали к дуге, а имеющуюся на телеге солому зажгли, от чего та лошадь бросилась в сторону, скакала по полям, покаместь остались передки, с которыми и с тем привязанным мужиком, прибежала в свою деревню…
Потом пришли на ту Макарьевскую ярманку, подошли к Армянскому анбару, где товары сваливают, я усмотрел в том анбаре тех армян деньги, которыя достать себе старались изыскивая способы. И чрез скорое время, по утру вышел из того анбара один хозяин, и пошел для покупки в мясной ряд мяса, а мы велели одному из нас как оной будет подходить к гобвахте, закричать на ево караул! А как взяти они на ту гобвахту были, мы прибежали к тому анбару, в котором оставлен был ево товарищ, сказали ему о том, что он взят под караул: почему оной запер тот анбар, пошел на гобвахту, в тож время взошед мы в оной, взяли 2 кисы 3 мешка с деньгами.
По прошествии несколькаго времени, пришел я на гостиный двор, где увидел, как в колокольном ряду купцы считали серебряные копейки, и сочтя положили в лавке покрыв циновкой.
Я сел под прилавок, и изобравши время, вскочил в ту лавку, взял из под циновки кулек, думая, что деньги, но в нем положен был серебряной оклад…
Я с тем кульком был поиман и приведен в светлицу, где те купцы пишут, т. е. в контору. Взяли они у меня пашпорт, и раздев, стали бить железной сутугой.
