Олекса низко опустил голову:
— Не поеду я в сиротский и Катеринку не отдам. Наймусь… и как-нибудь…
— Тебе учиться надо и сестре твоей пора в школу ходить, — вслух размышлял Пастушенко, медленно подкручивая усы. — Этой зимой будем, Олекса, объединяться в ТСОЗ. Тогда как-нибудь и тебя с Катей пристроим… А пока что… соберем у людей немного харчей для вас да кое-какую одежонку справим. Ванжулу же больше не трогай.
— А в суд он не подаст на меня, как грозился? — спросил Олекса. — На кого я тогда Катеринку оставлю?
— Фоме сейчас не до тебя, его самого поймали на горячем, — сказал Пастушенко. — Вся Сухаревка слышала, каким медом он торгует. Да разве только медом? Он и совесть свою давно черту продал. Ванжулу мы прижмем — не пискнет. Но только ты смотри не подведи меня. Ладно?
Доля… Чуть ли не каждый день слышал Михайлик это слово. Чаще всего взрослые произносили его, тяжко вздыхая, печально, с какой-то досадой и горестной безысходностью. Сухаревцам, вероятно, особенно не повезло потому, что, оказывается, каждому досталась доля самая тяжкая. Даже когда соберутся сухаревцы на праздники, выпьют по чарке, то и тогда поют о несчастной горькой доле: «Ой доля гіркая, чом ти не такая, як доля людская?»
Михайлику несчастливая доля виделась в женском образе. Только подумает о ней, тут же представится ему старая и злая Баба Яга — костяная нога. А добрая доля рисовалась самой красивой девушкой, ласково улыбающейся, в венке из степных цветов.
— Мама, почему мы такие бедные? — спрашивал Михайлик.
— Такая уж наша доля, сынок, — отвечала мать.
— А почему такая доля?
— От бога, сын.
— А кому досталась лучшая доля?
— Не знаю, — говорила мать и добавляла: — наверное, богатым.
— Ванжуле?
— И Ванжуле, и другим богачам.
— Ванжула злой и жадный. За что же ему далась счастливая доля? — допытывался Михайлик.
— На все воля божья.
— Но это же не по-честному, мама.
— Да замолчи ты наконец! — в сердцах восклицает мать. — С тобой говорить — только бога гневить.
С огорчением Михайлик думает о том, что никак не удается ему толком поговорить со старшими, всегда они чего-то недоговаривают, а сами ведь все хорошо знают.
Мать говорит: доля — от бога, а учитель говорит, что бога нет. Что счастье теперь в руках трудового люда и что вскоре будет дан бой кулакам и люди станут работать на земле коллективно.
Но когда это еще будет? А пока богатеи не унимаются.
Михайлика до глубины души потрясла несчастная судьба семьи Магирок. Начало этой печальной истории он знал из рассказов старших, свидетелем же трагического конца стал сам.
