— Здоров, Михась! Молодец, не нажаловался на меня отцу, что я у тебя карпа забрал. Ты, видать, парень свой…
Михайлику приятно чувствовать дружеское расположение Гурия.
— Ванжула и еще кое-кто называют, меня ворюгой. Но ты, Мишко, не верь им. Я не вор. А этому колченогому Ванжуле за все отплачу — и за отца, и за себя…
В глазах у Гурия вспыхнула злая, недетская ненависть. Подняв над головой худощавую руку, он погрозил кулаком в сторону высокой Ванжуловой хаты, белевшей за молодым садом.
На Гурии большие, видимо отцовы, штаны и рубаха, во многих местах, порванные, сквозь дыры видно загорелое тело. Черные, густые, давно не стриженные волосы торчат во все стороны, щеки запали, но взгляд черных глаз живой и цепкий.
— Сейчас я тебя на лодке покатаю, — ласково говорит Гурий.
— А… а где ты ее возьмешь?
Михайлик еще не знает, как отнестись к этой привлекательной, но конечно же рискованной затее. Хотя Гурий на этот раз и ласков с ним, но неизвестно, что ему взбредет в голову через минуту.
— Где возьму? Гм, ты еще меня не знаешь! — Покровительственно смотрит он на Михайлика. — Летом жить можно. Ванжула со всем своим выводком выехал в степь, я полный хозяин в его дворе.
— Ты нанялся к нему?
— Нанялся? — хохочет Олекса Гурий. — Что я, одурел, чтобы наниматься к этому кровопийце? Довольно того, что мой отец батрачил у него. Отец пришел с гражданской коммунистом и встал поперек горла таким, как Фома. Ну, пойдем к челну!
Они выплывают на середину пруда. Михайлик сидит на дне челна, вцепившись руками в его борта. Челн одновесельный, очень шаткий. Гурий гребет стоя.
— Ты плавать умеешь? — спрашивает Гурий.
— Нет!
— Я научу.
Михайлик не успел догадаться, на что намекал Гурий, как тот встал обеими ногами на борт и с отчаянным криком — бултых в воду. Челнок перевернулся, чуть было не накрыв собою Михайлика. Оказавшись в воде, Михайлик беспомощно барахтался, захлебывался, раскрывал рот, чтобы набрать воздуха, то шел под воду, то выныривал на поверхность. Взбаламученная вода, холодная и горькая, заливала уши, рот, нос, забивала дыхание, вызывая боль и кашель. Выбиваясь из сил, потрясенный случившимся, Михайлик понял, что тонет. Об одном думал он в этот момент: как бы ему отплатить Гурию, хохот которого он слышал совсем близко, где-то рядом с собой. И когда он мысленно прощался с белым светом, кто-то сильной рукой схватил его за ворот сорочки и крикнул в самое ухо:
— Да стань же ты на ноги, дурень! Тебе тут по пояс.
